КАРЛ МАРКС

КАПИТАЛ

КРИТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ

Т О М П Е Р В Ы Й

К Н И Г А 1 : ПРОЦЕСС ПРОИЗВОДСТВА КАПИТАЛА

Издан под редакцией Фридриха Энгельса

ПОСВЯЩАЕТСЯ

моему незабвенному другу,

смелому, верному, благородному, передовому борцу пролетариата

Вильгельму Вольфу

Родился в Тарнау 21 июня 1809 года. Умер в изгнании в Манчестере 9 мая 1864 года

Сканирование данной главы проведено с книги:  К. Маркс “Капитал”  Москва, ИПЛ, 1969г.

188                                                        

ОТДЕЛ   ТРЕТИЙ

ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ   СТОИМОСТИ

ГЛАВА  П ЯТАЯ

ПРОЦЕСС ТРУДА И ПРОЦЕСС УВЕЛИЧЕНИЯ СТОИМОСТИ

1. ПРОЦЕСС ТРУДА

Потребление рабочей силы — это сам труд. Покупатель рабочей силы потребляет ее, заставляя работать ее продавца. Последний вследствие этого становится actu [на деле] осуще­ствляющей себя рабочей силой, рабочим, между тем как раньше он был таковым лишь potentia [потенциально]. Для того чтобы выразить свой труд в товарах, он должен, прежде всего, выразить его в потребительных стоимостях, в вещах, которые служат для удовлетворения тех или иных потребностей. Следовательно, капиталист заставляет рабочего изготовлять какую-либо особую потребительную стоимость, какую-либо определенную вещь. То обстоятельство, что производство по­требительных стоимостей, или благ, совершается для капита­листа и под его контролем, нисколько не изменяет общей природы этого производства. Поэтому процесс труда необходимо рассмот­реть сначала независимо от какой бы то ни было определенной общественной формы.

Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей соб­ственной деятельностью опосредствует, регулирует и контроли­рует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы. Для того чтобы при­своить вещество природы в форме, пригодной для его собствен­ной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил

Глава V.                                  Процесс труда и процесс увеличения стоимости      189

своей собственной власти. Мы не будем рассматривать здесь первых животнообразных инстинктивных форм труда. Состоя­ние общества, когда рабочий выступает на товарном рынке как продавец своей собственной рабочей силы, и то его уходящее в глубь первобытных времен состояние, когда человеческий труд еще не освободился от своей примитивной, инстинктивной формы, разделено огромным интервалом. Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается резуль­тат, который уже в начале этого процесса имелся в представле­нии человека, т. е. идеально. Человек не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю.  И это подчинение не есть единичный акт. Кроме напряжения тех органов, которыми выполняется труд, в течение всего времени труда необходима целесооб­разная воля, выражающаяся во внимании, и притом необходима тем более, чем меньше труд увлекает рабочего своим содержа­нием и способом исполнения,  следовательно, чем меньше ра­бочий наслаждается трудом как игрой физических и интеллек­туальных сил.

Простые моменты процесса труда следующие: целесообраз­ная деятельность, или самый труд, предмет труда и средства труда.

Земля (с экономической точки зрения к ней относится и вода), первоначально обеспечивающая человека пищей, готовыми жизненными средствами ¹⁾, существует без всякого содействия с его стороны как всеобщий предмет человеческого труда. Все предметы, которые труду остается лишь вырвать из их непо­средственной связи с землей, суть данные природой предметы труда. Например, рыба, которую ловят, отделяют от ее жиз­ненной стихии — воды, дерево, которое рубят в девственном лесу, руда, которую извлекают из недр земли. Напротив, если

¹⁾ “Представляется, — да так оно и есть на самом деле, — что первоначальные продукты земли, которых имеется ограниченное количество и которые существуют совершенно независимо от человека, даны природой совершенно так же, как моло­дому человеку дается небольшая сумма денег с той целью, чтобы вывести его на путь полезного труда и преуспевания” (James Steuart. “Principles of Political Economy”, edit. Dublin, 1770, v. I, p. 116).

190                                         Отдел третий.    Производство абсолютной прибавочной стоимости

сам предмет труда уже был, так сказать, профильтрован пред­шествующим трудом, то мы называем его сырым материалом, например уже добытая руда, находящаяся в процессе промывки. Всякий сырой материал есть предмет труда, но не всякий пред­мет труда есть сырой материал. Предмет труда является сырым материалом лишь в том случае, если он уже претерпел из­вестное изменение при посредстве труда.

Средство труда есть вещь или комплекс вещей, которые че­ловек помещает между собой и предметом труда, и которые служат для него в качестве проводника его воздействий на этот предмет. Он пользуется механическими, физическими, хими­ческими свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи ²⁾. Предмет, которым человек овладевает непосредствен­но, — мы не говорим о собирании готовых жизненных средств, например плодов, когда средствами труда служат только органы тела рабочего, — есть не предмет труда, а средство труда. Так данное самой природой становится органом его деятельности, органом, который он присоединяет к органам своего тела, удлиняя таким образом, вопреки библии, естественные размеры последнего. Являясь первоначальной кладовой его пищи, земля является также и первоначальным арсеналом его средств труда. Она доставляет ему, например, камень, которым он пользуется для того, чтобы метать, тереть, давить, резать и т. д. Сама земля есть средство труда, но функционирование ее как средства труда в земледелии, в свою очередь, предполагает целый ряд других средств труда и сравнительно высокое раз­витие рабочей силы ³⁾. Вообще, когда процесс труда достиг хотя бы некоторого развития, он нуждается уже в подверг­шихся обработке средствах труда. В пещерах древнейшего человека мы находим каменные орудия и каменное оружие. Наряду с обработанным камнем, деревом, костями и ракови­нами главную роль, как средство труда, на первых ступенях человеческой истории, играют прирученные, следовательно, уже измененные посредством труда, выращенные человеком животные ⁴⁾. Употребление и создание средств труда, хотя

²⁾ “Разум столь же хитер, сколь могуществен. Хитрость состоит вообще в опо­средствующей деятельности, которая, обусловливая взаимное воздействие и взаимную обработку предметов соответственно их природе, без непосредственного вмешательства в этот процесс, осуществляет свою цель” (Hegel. “Encyklopädie”. Erster Theil. “Die Logik”. Berlin, 1840, S. 382).

³⁾ В жалкой вообще работе “Théorie de I'Éeonomie Politique”, Paris, 1815 [t. I, p. 266], Ганиль, полемизируя с физиократами, удачно перечисляет большое коли­чество процессов труда, которые составляют предпосылку собственно земледелия.

⁴⁾ В “Réflexions sur la Formation et la Distribution des Richesses” (1766) Тюрго хорошо выясняет важность прирученных животных для начальных ступеней куль­туры.

Глава V.                                                 Процесс труда и процесс увеличения стоимости     191

и свойственны в зародышевой форме некоторым видам животных, составляют   специфически   характерную   черту   человеческого процесса труда, и потому Франклин определяет человека как “a toolmaking animal”, как животное, делающее орудия. Такую же важность, какую строение останков костей имеет для изуче­ния организации исчезнувших животных видов, останки средств труда имеют для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций.  Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда ⁵⁾. Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд.  В числе самих средств механические   средства   труда,   совокупность   которых можно назвать костной и мускульной системой производства, составляют характерные отличительные признаки определенной эпохи общественного производства гораздо больше, чем такие средства труда, которые служат только для хранения предметов труда  и совокупность  которых,  в  общем, можно  назвать сосудистой   системой   производства,   как,   например,   трубы, бочки, корзины, сосуды и т. д. Лишь в химическом производстве они играют важную роль ^5а).

Кроме тех вещей, посредством которых труд воздействует на предмет труда и которые поэтому, так или иначе, служат про­водниками его деятельности, в более широком смысле к средствам процесса труда относятся все материальные условия, необходимые вообще для того, чтобы процесс мог совершаться. Прямо они не входят в него, но без них он или совсем невозмо­жен, или может происходить лишь в несовершенном виде. Такого рода всеобщим средством труда является опять-таки сама земля, потому что она дает рабочему locus standi [место, на котором он стоит], а его процессу — сферу действия (field of employment). Примером этого же рода средств труда, но уже предварительно подвергшихся процессу труда, могут служить рабочие здания, каналы, дороги и т. д.

   Итак, в процессе труда деятельность человека при помощи средства труда вызывает заранее намеченное изменение предмета труда. Процесс угасает в продукте. Продукт процесса

5) Из всех товаров собственно предметы роскоши имеют наименьшее значение при технологическом сравнении различных эпох производства.

^5а) Примечание   к   2   изданию.   Как   ни   мало   историческая   наука   знает  до сих пор развитие материального производства, следовательно, основу всей общественной жизни, а потому и всей действительной истории, однако, по крайней мере, исторические  времена  делятся   на   периоды  на  основании  естественнонаучных, а не так называемых исторических изысканий, по материалу орудий и оружия: каменный век, бронзовый век, железный век.

192                                         Отдел третий. - Производство абсолютной прибавочной стоимости

труда есть потребительная стоимость, вещество природы, при­способленное к человеческим потребностям посредством изме­нения формы. Труд соединился с предметом труда. Труд ове­ществлен в предмете, а предмет обработан. То, что на стороне рабочего проявлялось в форме деятельности [Unruhe], теперь на стороне продукта выступает в форме покоящегося свойства [ruhende Eigenschaft], в форме бытия. Рабочий прял, и продукт есть пряжа.

Если рассматривать весь процесс с точки зрения его ре­зультата — продукта, то и средство труда и предмет труда оба выступают как средства производства ⁶⁾, а самый труд — как производительный труд ⁷⁾.

Когда одна потребительная стоимость в виде продукта выходит из процесса труда, в него входят в качестве средств производства другие потребительные стоимости, продукты пре­дыдущих процессов труда. Одна и та же потребительная стои­мость, являясь продуктом одного труда, служит средством производства для другого труда. Поэтому продукты представ­ляют собой не только результат, но в то же время и условие процесса труда.

За исключением добывающей промышленности, которая на­ходит свой предмет труда в природе, — как горное дело, охота, рыболовство и т. д. (земледелие лишь постольку, поскольку впервые обрабатывается девственная почва), — все отрасли промышленности имеют дело с таким предметом, который пред­ставляет собой сырой материал, т. е. предмет труда, уже про­фильтрованный процессом труда, и который сам уже является продуктом труда. Так, например, семена в земледелии. Жи­вотные и растения, которых обыкновенно считают продуктами природы, в действительности являются продуктами труда не только прошлого года, но в своих современных формах и про­дуктами видоизменений, совершавшихся на протяжении мно­гих поколений под контролем человека, при посредстве чело­веческого труда. Что же касается собственно средств труда, то даже для самого поверхностного взгляда громадное большин­ство их обнаруживает следы прошлого труда.

Сырой материал может образовать главную субстанцию про­дукта или же принять участие в его образовании только как вспомогательный материал. Вспомогательный материал или

⁶⁾ Представляется парадоксальным называть, например, рыбу, которая еще не поймана, средством производства для рыболовства. Но до сих пор еще не изобретено искусство ловить рыбу в таких водах, где ее нет.

⁷⁾ Это определение производительного труда, получающееся с точки зрения простого процесса труда, совершенно недостаточно для капиталистического процесса производства.

Глава V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                               193

потребляется средствами труда, как, например, уголь паровой машиной, смазка колесами, сено рабочей лошадью, или при­соединяется к сырому материалу, чтобы произвести в нем ве­щественное изменение, — как, например, хлор к небеленому холсту, уголь к железу, краска к шерсти, — или же способ­ствует осуществлению самого труда, как, например, материалы, употребляемые для освещения и отопления рабочего помеще­ния. В собственно химическом производстве различие между главным материалом и вспомогательным материалом исчезает, потому что ни один из применяемых сырых материалов не по­является вновь в качестве субстанции продукта ⁸⁾.

Так как каждая вещь обладает многочисленными свойствами и потому пригодна для различных способов использования, то один и тот же продукт может служить сырым материалом в очень различных процессах труда. Например, зерно является сырым материалом для мельника, крахмалозаводчика, винокура, ско­товода и т. д. В качестве семян оно становится сырым мате­риалом для своего собственного производства. Точно так же уголь выходит из горной промышленности как продукт и вхо­дит в нее как средство производства.

Один и тот же продукт в одном и том же процессе труда может служить средством труда и сырым материалом. Напри­мер, скот при его откармливании является подвергающимся обработке сырым материалом и в то же время средством для приготовления удобрения.

Продукт, существующий в готовой для потребления форме, может снова сделаться сырым материалом для другого продукта, как, например, виноград — сырым материалом для вина. Или же труд оставляет свой продукт в таких формах, в которых последний может найти применение только как сырой материал. Сырой материал в этом состоянии называется полуфабрикатом и, быть может, точнее можно было бы называть его промежуточ­ным фабрикатом, как, например, хлопок, нитки, пряжа и т. д. Являясь уже продуктом, сам первоначальный сырой материал должен, однако, пройти еще целый ряд различных процессов, в которых он в постоянно изменяющемся виде каждый раз снова функционирует как сырой материал вплоть до последнего про­цесса труда, из которого он выходит уже как готовое жизнен­ное средство или готовое средство труда.

Итак, выступает ли известная потребительная стоимость в качестве сырого материала, средства труда или продукта, это

⁸⁾ Шторх проводит различие между собственно сырым материалом, как “matière”, и вспомогательными материалами, как “matèriaux” ⁶⁵, Шербюлье называет вспомога­тельные материалы “matières instrumentales” ⁶⁶.

194                                         Отдел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости

всецело зависит от ее определенной функции в процессе труда, от того места, которое она занимает в нем, и с переменой этого места изменяются и ее определения.

Поэтому, вступая в качестве средств производства в новые процессы труда, продукты утрачивают характер продуктов. Они функционируют здесь уже только как материальные фак­торы живого труда. Для прядильщика веретено только средство, которым он прядет, лен — только предмет, который он прядет. Конечно, нельзя прясть без материала прядения и без веретена. Поэтому наличие этих продуктов предполагается при начале прядения. Но то обстоятельство, что лен и веретено суть про­дукты прошлого труда, так же безразлично для самого этого процесса, как для акта питания безразлично то обстоятельство, что хлеб — продукт прошлого труда крестьянина, мельника, пекаря и т. д. Наоборот. Если средства производства и обнару­живают в процессе труда свой характер продуктов прошлого труда, то лишь благодаря своим недостаткам. Нож, который не режет, пряжа, которая постоянно рвется, и т. д. живо на­поминают о ножевщике А и прядильщике В. В удавшемся про­дукте изглажен всякий след участия прошлого труда в созда­нии его потребительных свойств.

Машина, которая не служит в процессе труда, бесполезна. Кроме того, она подвергается разрушительному действию есте­ственного обмена веществ. Железо ржавеет, дерево гниет. Пряжа, которая не будет использована для тканья или вязанья, представляет собой испорченный хлопок. Живой труд должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потреби­тельные стоимости. Охваченные пламенем труда, который асси­милирует их как свое тело, призванные в процессе труда к функ­циям, соответствующим их идее и назначению, они хотя и потребляются, но потребляются целесообразно, как элементы для создания новых потребительных стоимостей, новых про­дуктов, которые способны войти как жизненные средства в сферу индивидуального потребления или как средства произ­водства в новый процесс труда.

Итак, если имеющиеся в наличии продукты являются не только результатом процесса труда, но и его условиями, то, с другой стороны, их вступление в процесс труда, т. е. их контакт с живым трудом, служит единственным средством для того, чтобы сохранить и использовать эти продукты прошлого труда как потребительные стоимости.

Труд потребляет свои вещественные элементы, свой предмет и свои средства, пожирает их, а потому является процессом

Глава V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                                                             195

потребления. Это производственное потребление тем отличается от индивидуального потребления, что в последнем продукты потребляются как жизненные средства живого индивидуума, в первом — как жизненные средства труда, т. е. действующей рабочей силы этого индивидуума. Поэтому продукт индивидуаль­ного потребления есть сам потребитель, результат же произ­водственного потребления — продукт, отличный от потреби­теля.

Поскольку средства труда и предмет труда сами уже яв­ляются продуктами, труд потребляет продукты для производ­ства продуктов или пользуется продуктами как средствами производства продуктов. Но подобно тому, как первоначально процесс труда совершается лишь между человеком и землей, существующей без его содействия, так и теперь в процессе труда все еще принимают участие средства производства, ко­торые даны природой и не представляют собой соединения ве­щества природы с человеческим трудом.

Процесс труда, как мы изобразили его в простых и абстракт­ных его моментах, есть целесообразная деятельность для сози­дания потребительных стоимостей, присвоение данного при­родой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное усло­вие человеческой жизни, и потому он не зависим от какой бы то ни было формы этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее общественным формам. Поэтому у нас не было необ­ходимости в том, чтобы рассматривать рабочего в его отношении к другим рабочим. Человек и его труд на одной стороне, при­рода и ее материалы на другой, — этого было достаточно. Как по вкусу пшеницы невозможно узнать, кто ее возделывал, так же по этому процессу труда не видно, при каких условиях он происходит: под жестокой ли плетью надсмотрщика за рабами или под озабоченным взором капиталиста, совершает ли его Цинциннат, возделывающий свои несколько югеров, или ди­карь, камнем убивающий зверя ⁹⁾.

Однако возвратимся к нашему капиталисту in spe [в буду­щем]. Мы оставили его после того, как он купил на товарном рынке все факторы, необходимые для процесса труда: материаль­ные факторы, или средства производства, и личный фактор, или

⁹⁾ На этом в высшей степени логическом основании полковник Торренс в камне дикаря открывает начало капитала. “В первом камне, который дикарь бросает в пре­следуемого зверя, в первой палке, которую он берет, чтобы притянуть плоды, которых не может достать руками, мы видим присвоение одного предмета с той целью, чтобы приобрести другой, и таким образом открываем начало капитала” (R. Torrens. “An Essay on the Production of Wealth etc.”, p. 70, 71). Существованием этой первой палки [stock], надо полагать, объясняется и то, почему на английском языке “stock” есть синоним капитала.

196                                         Отдел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости

рабочую силу. Лукавым глазом знатока он высмотрел средства производства и рабочие силы, требующиеся для его особого предприятия: прядильни, обувной фабрики и т. д. Итак, наш капиталист приступает к потреблению купленного им товара, рабочей силы, т. е. заставляет носителя рабочей силы, рабочего, потреблять посредством своего труда средства производства. Общий характер процесса труда, конечно, не изменяется от того, что рабочий совершает его для капиталиста, а не для самого себя. Да и тот определенный способ, каким изготов­ляются сапоги или прядется пряжа, тоже не может сразу из­мениться вследствие вмешательства капиталиста. Последний должен на первых порах взять рабочую силу такой, как он на­ходит ее на рынке, а, следовательно, и труд должен взять таким, каким он развился в тот период, когда еще не было капитали­стов. Изменение самого способа производства как результат подчинения труда капиталу может совершиться лишь позже, а потому и рассмотрению подлежит позднее.

Процесс труда, как процесс потребления рабочей силы ка­питалистом, обнаруживает две своеобразных особенности.

Рабочий работает под контролем капиталиста, которому принадлежит его труд. Капиталист наблюдает за тем, чтобы работа совершалась в надлежащем порядке и чтобы средства производства потреблялись целесообразно, следовательно, чтобы сырой материал не растрачивался понапрасну и чтобы с ору­диями труда обходились бережно, т. е. чтобы они разрушались лишь настолько, насколько этого требует их употребление в работе.

А во-вторых: продукт есть собственность капиталиста, а не непосредственного производителя, не рабочего. Капиталист оплачивает, например, дневную стоимость рабочей силы. Сле­довательно, потребление ее, как и всякого другого товара, — например лошади, которую он нанимает на один день, — в про­должение дня принадлежит ему. Покупателю товара принадле­жит потребление товара, и владелец рабочей силы, отдавая свой труд, фактически отдает лишь проданную им потребитель­ную стоимость. С того момента, как он вступает в мастерскую капиталиста, потребительная стоимость его рабочей силы, т. е. ее потребление, труд, принадлежит капиталисту. Куплей ра­бочей силы капиталист присоединил самый труд как живой фермент к мертвым, принадлежащим ему же элементам образо­вания продукта. С его точки зрения процесс труда есть лишь потребление купленного им товара, рабочей силы, но он может потреблять ее лишь при том условии, если присоединит к ней средства производства. Процесс труда есть процесс между

Глава V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                             197

вещами, которые купил капиталист, между принадлежащими ему вещами. Поэтому продукт этого процесса принадлежит ему в той же мере, как продукт процесса брожения в его винном погребе ¹⁰⁾.

¹⁰⁾ “Продукты присваиваются, прежде чем они превращаются в капитал; это пре­вращение не избавляет их от такого присвоения” (Cherbuliez. “Richesse ou Pauvreté”, édit. Paris, 1841, p. 54). “Продавая свой труд за определенное количество жизненных средств (approvisionnement), пролетарий совершенно отказывается от какой бы то ни было доли продукта. Присвоение продуктов остается таким же, как было раньше; оно насколько не изменяется упомянутым договором. Продукт принадлежит исключи­тельно капиталисту, который доставил сырые материалы и approvisionnement. И это — непременное следствие закона присвоения, основным принципом которого было, наобо­рот, исключительное право собственности каждого работника на его продукт” (James Mill. “Elements of Political Economy etc.”. London, 1821, p. 58). “Раз рабочие работают за заработную плату... то капиталист есть собственник не только капитала” (здесь под­разумеваются средства производства), “но и труда (of the labour also). Если в понятие капитала, как это обыкновенно делается, включают то, что выдается в виде заработной платы, то нелепо говорить о труде обособленно от капитала. Слово капитал в этом смысле охватывает и то и другое, и капитал и труд” (там же, стр. 70, 71).

Отвел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости         197

2. ПРОЦЕСС УВЕЛИЧЕНИЯ СТОИМОСТИ

Продукт — собственность капиталиста — есть известная по­требительная стоимость: пряжа, сапоги и т. д. Но хотя сапоги, например, некоторым образом образуют базис общественного прогресса и хотя наш капиталист — решительный прогрессист, он, тем не менее, производит сапоги не ради них самих. По­требительная стоимость при товарном производстве вообще не представляет собой вещи, “qu'on aime pour lui-même” [“кото­рую любят ради нее самой”]. Потребительные стоимости вообще производятся здесь лишь потому и постольку, поскольку они являются материальным субстратом, носителями меновой стои­мости. И наш капиталист заботится о двоякого рода вещах. Во-первых, он хочет произвести потребительную стоимость, обладающую меновой стоимостью, предмет, предназначенный для продажи, т. е. товар. И, во-вторых, он хочет произвести товар, стоимость которого больше суммы стоимости товаров, необходимых для его производства, больше суммы стоимости средств производства и рабочей силы, на которые он аванси­ровал на товарном рынке свои наличные деньги. Он хочет произвести не только потребительную стоимость, но и товар, не только потребительную стоимость, но и стоимость, и не только стоимость, но и прибавочную стоимость.

В самом деле, так как речь идет здесь о товарном произ­водстве, то, очевидно, мы рассматривали до сих пор только одну сторону процесса. Как сам товар есть единство потребительной стоимости и стоимости, так и процесс производства товара должен быть единством процесса труда и процесса созидания стоимости.

198                                         Отвел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости

Итак, рассмотрим теперь процесс производства и как про­цесс созидания стоимости.

Мы знаем, что стоимость каждого товара определяется коли­чеством труда, материализованного в потребительной стоимости товара, рабочим временем, общественно необходимым для его производства. Это относится и к продукту, который получен нашим капиталистом как результат процесса труда. Следова­тельно, необходимо, прежде всего, вычислить труд, овеществлен­ный в этом продукте.

Пусть это будет, например, пряжа.

Для производства пряжи необходим, прежде всего, соответ­ствующий сырой материал, например 10 ф. хлопка. Какова стоимость хлопка, этого здесь не приходится отыскивать, по­тому что капиталист купил его на рынке по его стоимости, например, за 10 шиллингов. В цене хлопка труд, необходимый для его производства, уже получил выражение как средний общественный труд. Предположим далее, что веретен, которые являются для нас представителями всех применяющихся здесь средств труда, потреблено при переработке хлопка такое ко­личество, которое имеет стоимость в 2 шиллинга. Если коли­чество золота в 12 шилл. составляет продукт 24 рабочих часов, или двух рабочих дней, то из этого, прежде всего, следует, что в пряже овеществлены 2 рабочих дня.

То обстоятельство, что хлопок изменил свою форму, и что потребленная часть веретен совершенно исчезла, не должно вводить нас в заблуждение. Например, если стоимость 40 ф. пряжи = стоимости 40 ф. хлопка + стоимость целого веретена, т. е. если требуется одинаковое рабочее время для того, чтобы произвести ту и другую часть этого уравнения, то, согласно общему закону стоимости, 10 ф. пряжи представляют собой эквивалент 10 ф. хлопка и ¹/₄ веретена. В этом случае одно и то же рабочее время воплощено один раз в потребительной стоимости пряжи, другой раз — в потребительных стоимостях хлопка и веретена. Следовательно, для стоимости совершенно безразлично, проявляется ли она в пряже, веретене или хлопке. То обстоятельство, что веретено и хлопок, вместо того чтобы спокойно лежать одно подле другого, в процессе прядения всту­пают в соединение, изменяющее их потребительные формы и превращающее их в пряжу, точно так же не влияет на их стои­мость, как если бы они были посредством простого обмена за­менены эквивалентным количеством пряжи.

Рабочее время, необходимое для производства хлопка, есть часть рабочего времени, необходимого для производства пряжи (хлопок является ее сырым материалом), а потому оно заклю-

Глава V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                             199

чено в пряже. Точно так же обстоит дело с рабочим временем, необходимым для производства того количества веретен, без снашивания или потребления которого хлопок не может быть превращен в пряжу ¹¹⁾.

Итак, поскольку имеется в виду стоимость пряжи, т. е. рабочее время, необходимое для производства последней, постольку различные особые, отделенные друг от друга во времени и про­странстве процессы труда, которые должны быть проделаны для того, чтобы произвести самый хлопок и потребленные вере­тена, а потом из хлопка и веретен произвести пряжу, мы можем рассматривать как различные последовательные фазы одного и того же процесса труда. Весь заключающийся в пряже труд есть прошлый труд. То обстоятельство, что рабочее время, необходимое для производства элементов созидания пряжи, уже миновало и относится к давно прошедшему времени, между тем как труд, непосредственно затраченный на заключительный процесс, на прядение, ближе к настоящему, является просто прошедшим временем, не имеет решительно никакого значе­ния. Если на постройку дома необходимо определенное коли­чество труда, например 30 рабочих дней, то общее количество рабочего времени, воплощенного в доме, не изменяется от того, что 30-й день труда вступил в производство через 29 дней после первого. И потому рабочее время, заключающееся в материале труда и средствах труда, мы можем рассматривать совершенно таким же образом, как если бы оно было затрачено просто на более ранней стадии процесса прядения до того труда, кото­рый был присоединен в конце, в форме прядения.

Итак, стоимости средств производства, хлопка и веретен, выраженные в цене 12 шилл., образуют составные части стои­мости пряжи, или стоимости продукта.

Но при этом должны быть осуществлены два условия. Во-первых, хлопок и веретена должны послужить на самом деле для производства известной потребительной стоимости. В нашем случае из них должна быть произведена пряжа. Для стоимости безразлично, какая потребительная стоимость служит ее носи­телем, но носителем ее, во всяком случае, должна быть какая-нибудь потребительная стоимость. Во-вторых, предполагается, что затрачено лишь рабочее время, необходимое при данных общественных условиях производства. Следовательно, если для того чтобы выпрясть 1 ф. пряжи, необходим только 1 ф.

¹¹) “На стоимость товаров влияет не только труд, затраченный непосредственно на их производство, но и труд, затраченный на орудия, инструменты и здания, необ­ходимые для осуществления труда” (Ricardo, “The Principles of Political Economy” 3rd ed, London, 1821. p, 16).

200                                         Отдел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости

хлопка, то на образование 1 ф. пряжи может быть потреблен только 1 ф. хлопка. Так же обстоит дело и с веретенами. Если бы капиталисту пришло в голову применять золотые веретена вместо железных, то в стоимость пряжи входил бы, тем не менее, лишь общественно необходимый труд, т. е. рабочее время, необходимое для производства железных веретен.

Теперь мы знаем, какую часть стоимости пряжи образуют средства производства, хлопок и веретена. Она равняется 12 шилл., или представляет собой материализацию двух рабочих дней. Следовательно, теперь дело идет о той части стоимости, которую труд самого прядильщика присоединяет к хлопку.

Мы должны теперь рассмотреть этот труд с совершенно иной точки зрения, чем при рассмотрении процесса труда. Там дело шло о целесообразной деятельности, о превращении хлопка в пряжу. Чем целесообразнее труд, тем, при прочих равных условиях, лучше пряжа. Труд прядильщика был специфически отличен от других видов производительного труда, и это отли­чие проявлялось субъективно и объективно, в особой цели прядения, в особом характере его операций, в особой природе его средств производства, в особой потребительной стоимости его продукта. Хлопок и веретена необходимы для прядильного труда, но при помощи их нельзя сделать нарезных пушек. Напротив, поскольку труд прядильщика создает стоимость, т. е. является источником стоимости, он нисколько не отли­чается от труда оружейника или, что в данном случае ближе для нас, от труда хлопковода и производителя веретен, вопло­щенного в средствах производства пряжи. Только благодаря этой тождественности возделывание хлопка, производство ве­ретен и прядение могут образовать части одной и той же общей стоимости, стоимости пряжи, отличающиеся одна от другой лишь количественно. Здесь дело идет уже не о качестве, не о свойствах и содержании труда, а только о его количестве. Последнее легко учесть. Мы предполагаем, что труд прядения есть простой труд, средний общественный труд. Позже мы уви­дим, что противоположное предположение нисколько не изме­няет дела.

Во время процесса труда труд постоянно переходит из формы деятельности в форму бытия, из формы движения в форму пред­метности. По окончании одного часа движение прядения выра­жается в известном количестве пряжи, и, следовательно, опре­деленное количество труда, один рабочий час, оказывается овеществленным в хлопке. Мы говорим: рабочий час, т. е. затрата жизненной силы прядильщика в течение одного часа, потому что труд прядения здесь имеет значение лишь постольку, по-

Глава  V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                            201

скольку он является затратой рабочей силы, а не потому, что он — специфический труд прядения.

 И вот решающее значение имеет то, чтобы в ходе процесса, т. е. во время превращения хлопка в пряжу, потреблялось только общественно необходимое рабочее время. Если при нор­мальных, т. е. средних общественных, условиях производства a фунтов хлопка за один рабочий час должны быть превращены в b фунтов пряжи, то значение 12-часового рабочего дня приоб­ретает только такой рабочий день, который а фунтов хлопка X 12 превращает в b фунтов пряжи X 12. Потому что только общественно необходимое рабочее время идет в счет при об­разовании стоимости.

Как самый труд, так и сырой материал и продукт являются здесь в совершенно ином свете, чем с точки зрения собственно процесса труда. Сырой материал имеет здесь значение лишь как нечто впитывающее определенное количество труда. Посред­ством этого впитывания он действительно превращается в пряжу,  потому что рабочая сила была затрачена и присоединена к нему в форме прядения. Продукт же, пряжа, служит теперь только мерилом труда, впитанного хлопком. Если в течение одного часа переработано 1²/₃ ф. хлопка, или превращено в 1²/₃ ф. пряжи, то 10 ф. пряжи указывают на 6 впитанных рабочих ча­сов. Определенные, устанавливаемые опытом количества про­дукта представляют теперь только определенные количества труда, определенные массы застывшего рабочего времени. Они — только материализация одного часа, двух часов, одного дня общественного труда.

То обстоятельство, что труд есть именно труд прядения, материал его — хлопок, а продукт — пряжа, здесь не имеет значения точно так же, как и то обстоятельство, что самый предмет труда уже есть продукт, следовательно — сырой ма­териал. Если бы рабочий был занят не в прядильной мастер­ской, а в угольной шахте, то предмет труда, уголь, был бы дан природой. И, тем не менее, определенное количество добытого из залежей угля, например один центнер, представляло бы определенное количество впитанного труда.

 При продаже рабочей силы предполагалось, что ее дневная стоимость равна 3 шилл., что в последних воплощено 6 рабочих часов и что, следовательно, это количество труда требуется для того, чтобы произвести среднюю сумму жизненных средств рабочего на один день. Если наш прядильщик в течение одного рабочего часа превращает 1²/₃ ф. хлопка в 1²/₃ ф. пряжи ¹²⁾,

12) Цифры здесь совершенно произвольны.

202                                         Отдел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости

то за 6 часов он превратит 10 ф. хлопка в 10 ф. пряжи. Следо­вательно, в процессе прядения хлопок впитывает 6 рабочих часов. Это же самое рабочее время выражается в количестве золота в 3 шиллинга. Итак, к хлопку самим прядением при­соединена стоимость в 3 шиллинга.

Посмотрим теперь на общую стоимость продукта — этих 10 ф. пряжи. В них овеществлено 2¹/₂ рабочих дня: 2 дня содер­жится в хлопке и в веретенах, ¹/₂ рабочего дня впитана в про­цессе прядения” Это же самое рабочее время выражается в количестве золота в 15 шиллингов. Следовательно, цена этих 10 ф. пряжи, соответствующая их стоимости, составляет 15 шилл., цена 1 ф. пряжи — 1 шилл. и 6 пенсов.

Наш капиталист смущен. Стоимость продукта равна стои­мости авансированного капитала. Авансированная стоимость не возросла, не произвела прибавочной стоимости, следова­тельно, деньги не превратились в капитал. Цена этих 10 ф. пряжи равна 15 шилл., и 15 же шиллингов были израсходованы на товарном рынке на элементы созидания продукта, или, что то же самое, на факторы процесса труда: 10 шилл. на хлопок, 2 шилл. на потребленное количество веретен и 3 шилл. на рабочую силу. От разбухшей стоимости пряжи нет никакого проку, потому что эта стоимость представляет собой просто сумму стоимостей, которые раньше распределялись между хлопком, веретенами и рабочей силой, а ведь из такого простого сложения существующих стоимостей никогда не может возник­нуть прибавочная стоимость ¹³⁾. Все эти стоимости сконцен­трированы теперь в одной вещи, но они были сконцентрированы таким же образом и в денежной сумме в 15 шилл., прежде чем она раздробилась вследствие купли трех товаров.

Сам по себе этот результат не удивителен. Стоимость одного фунта пряжи 1 шилл. 6 пенсов, и потому за 10 ф. пряжи наш капиталист должен был бы уплатить на товарном рынке 15 шил­лингов. Купит ли он дом для себя готовым на рынке или же будет строить его сам, ни одна из этих операций не увеличит количества денег, затраченных на приобретение дома.

Капиталист, который кое-что смыслит в вульгарной поли­тической экономии, скажет, быть может, что он авансировал

¹³⁾ Это — основное положение, на котором покоится учение физиократов о непро­изводительности всякого неземледельческого труда, и оно неопровержимо для профес­сионального экономиста. “Этот способ приписывать одной вещи стоимость многих других (например, полотну — стоимость предметов, потребленных ткачом), наслаи­вать, так сказать, на одну стоимость несколько стоимостей, ведет к тому, что стои­мость соответственно разбухает... Термин сложение хорошо отражает тот способ, каким образуется цена продуктов труда: эта цена есть только сумма многих стои­мостей, потребленных и сложенных вместе; но складывать не значит умножать” (Меrcier de la Rivière, цит, соч., стр. 599).

Глава V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                               203

свои деньги с тем намерением, чтобы сделать из них большее количество денег. Но ведь дорога в ад вымощена благими на­мерениями, и у него точно так же могло бы появиться намере­ние добывать деньги, ничего не производя ¹⁴⁾. Он начинает гро­зить. Во второй раз его уже не проведут. В будущем он станет покупать товары на рынке готовыми, вместо того чтобы зани­маться их производством. Но что, если все его братья-капита­листы поступят точно так же, — где тогда найдет он товары на рынке? А питаться деньгами он не может. Он пускается в по­учения. Следует-де принять во внимание его воздержание. Он мог бы промотать свои 15 шиллингов. Вместо того он потребил их производительно и сделал из них пряжу. Но ведь зато и имеется у него теперь пряжа вместо угрызений совести. Ему совсем не приличествует сбиваться на роль собирателя сокро­вищ, который демонстрировал нам, что может получиться при аскетизме. Кроме того, на нет и суда нет. Какова бы ни была заслуга его отречения, не получается ничего, чем можно было бы особо оплатить это отречение, потому что стоимость про­дукта, выходящего из процесса, равна только сумме товарных стоимостей, брошенных в этот процесс. Успокоиться бы ему на том, что добродетель есть воздаяние добродетели. Но вместо этого капиталист становится навязчивее. Пряжа ему не нужна. Он производил ее для продажи. Ну, что же, пусть он продает ее или, что еще проще, производит в будущем только вещи для своего собственного потребления — рецепт, который однажды уже прописал ему его домашний врач Мак-Куллох как испытанное средство против эпидемии перепроизводства. Но капи­талист упрямо становится на дыбы. Разве рабочий создает про­дукты только при помощи своих рук, разве он создает товары из ничего? Не он ли, капиталист, дал ему материал, в котором и посредством которого рабочий только и мог воплотить свой труд? А так как наибольшая часть общества состоит из таких голяков, то не оказал ли он своими средствами производства, своим хлопком и своими веретенами, неизмеримую услугу об­ществу и самому рабочему, которого он, кроме того, снабдил еще жизненными средствами? И не следует ли ему записать в счет эту услугу? Но разве рабочий, со своей стороны, не оказал ему услуги, превратив хлопок и веретена в пряжу? Кроме того, дело здесь вовсе не в услугах ¹⁵⁾. Услуга есть не что иное, как

¹⁴⁾ Так, например, в 1844—1847 гг. он извлек из производства часть своего капитала для спекуляции железнодорожными акциями. Так же во время Граждан­ской войны в Америке он закрыл фабрики и выбросил фабричных рабочих на мостовую, чтобы заняться игрой на ливерпульской хлопковой бирже.

¹⁵⁾ “Хвались, наряжайся и прихорашивайся... Но кто берет больше или лучше” (чем сам дал), “тот ростовщик, и это значит, что не услугу, а вред принес он своему

204                                         Отдел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости

полезное действие той или иной потребительной стоимости — товара ли, труда ли ¹⁶⁾. Но здесь перед нами меновая стои­мость. Капиталист уплатил рабочему стоимость в 3 шиллинга. Рабочий возвратил ему точный эквивалент в виде стоимости в 3 шилл., присоединенной к хлопку, возвратил ему стоимость за стоимость. Наш приятель, который только что кичился своим капиталом, вдруг принимает непритязательный вид своего собственного рабочего. Да разве сам он не работал? Не испол­нял труд надзора и наблюдения за прядильщиком? И разве этот его труд не создает, в свою очередь, стоимости? Но тут его собственный надсмотрщик и его управляющий пожимают плечами. Однако он с веселой улыбкой уже снова принял свое прежнее выражение лица. Он просто дурачил нас всеми своими причитаниями. Все это не стоит и гроша. Эти и тому подобные пустые увертки и бессодержательные уловки он предоставляет профессорам политической экономии, которые, собственно, за это и оплачиваются. Сам же он — практический человек, кото­рый хотя и не всегда обдумывает, что он говорит в том случае, когда это не касается его дел, но всегда знает, что он делает в своей деловой сфере.

Присмотримся к делу поближе. Дневная стоимость рабочей силы составляла 3 шилл., потому что в ней самой овеществлена половина рабочего дня, т. е. потому что жизненные средства, ежедневно необходимые для производства рабочей силы, стоят половину рабочего дня. Но прошлый труд, который заклю­чается в рабочей силе, и тот живой труд, который она может выполнить, ежедневные издержки по ее сохранению, и ее еже­дневная затрата — это две совершенно различные величины. Первая определяет ее меновую стоимость, вторая составляет ее потребительную стоимость. То обстоятельство, что для поддер­жания жизни рабочего в течение 24 часов достаточно половины рабочего дня, нисколько не препятствует тому, чтобы рабочий работал целый день. Следовательно, стоимость рабочей силы и

ближнему, как это бывает при воровстве и грабеже. Не все то услуга и благодеяние ближнему, что называют услугой и благодеянием. Прелюбодей и прелюбодейка также оказывают друг другу большую услугу и удовольствие. Рейтар оказывает убийце-поджигателю большую рейтарскую услугу, помогая ему грабить на дорогах и напа­дать на страну и людей. Паписты оказывают вашим великую услугу, ибо они не всех топят, сжигают, убивают, заставляют гнить в темницах, но оставляют некоторых в живых и изгоняют их или отнимают у них все, что есть. Сам дьявол оказывает своим служителям великую неизмеримую услугу... Словом, мир полон великих, пре­восходных, ежедневных услуг и благодеяний” (Martin Luther. “An die Pfarrherrn, wider den Wucher zu predigen etc.”. Wittemberg, 1540 [S. 8-9]).

¹⁶⁾ По этому поводу я замечаю между прочим в “К критике политической эконо­мии”. Берлин, 1859, стр. 14: “Понятно, какую “услугу” должна оказывать категория “услуги” (“service”) такого рода экономистам, как Ж. Б. Сэй и Ф. Бастиа” [см. Сочине­ния К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 13, стр. 23].

Глава V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                             205

стоимость,  создаваемая  в процессе ее потребления,  суть две различные величины. Капиталист, покупая рабочую силу, имел в виду это различие стоимости. Ее полезное свойство, ее спо­собность производить пряжу или сапоги, было только conditio sine qua nоn [необходимым условием], потому что для создания стоимости необходимо затратить труд в полезной форме. Но ре­шающее значение имела специфическая потребительная стои­мость этого товара, его свойство быть источником стоимости, притом большей стоимости, чем имеет он сам. Это — та специ­фическая услуга, которой ожидает от него капиталист. И он действует при этом соответственно вечным законам товарного обмена. В самом деле, продавец рабочей силы, подобно продавцу всякого  другого  товара,  реализует  ее  меновую  стоимость  и отчуждает ее потребительную стоимость. Он не может получить первой, не отдавая второй. Потребительная стоимость рабочей силы, самый труд, так же не принадлежит ее продавцу, как потребительная стоимость проданного масла — торговцу маслом.   Владелец   денег   оплатил   дневную   стоимость   рабочей силы, поэтому ему принадлежит потребление ее в течение дня, дневной   труд.   То   обстоятельство,   что   дневное   содержание рабочей силы стоит только половину рабочего дня, между тем как рабочая сила может действовать, работать целый день, что поэтому  стоимость,   создаваемая  потреблением  рабочей  силы в течение одного дня, вдвое больше, чем ее собственная дневная стоимость,   есть   лишь   особое   счастье   для   покупателя,   но не составляет никакой несправедливости по отношению к продавцу.

  Наш капиталист заранее предвидел этот казус, который как раз и заставил его улыбаться⁶⁷. Поэтому рабочий находит в мастерской необходимые средства производства не только для шестичасового, но и для двенадцатичасового процесса труда.  Если 10 ф. хлопка впитывали 6 рабочих часов и превращались в 10 ф. пряжи, то 20 ф. хлопка впитают 12 рабочих часов и превратятся в 20 ф. пряжи. Рассмотрим продукт удлиненного процесса труда. В этих 20 ф. пряжи теперь овеществлено 5 рабочих дней: 4 в потребленном количестве хлопка и веретен, 1 впитан хлопком в процессе прядения. Но денежное выражение 5 рабочих дней есть 30 шилл., или 1 ф. ст. 10 шиллингов. Это и есть, следовательно, цена 20 ф. пряжи. Фунт пряжи по-прежнему стоит 1 шилл. 6 пенсов. Но сумма стоимостей товаров, брошенных в процесс, составляла 27 шиллингов. Стоимость пряжи составляет 30 шиллингов. Стоимость продукта возросла на ¹/₉ по сравнению с авансированной на его производство стоимостью. Таким образом, 27 шилл. превратились в 30 шиллингов.

206                                        Отдел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости

Они принесли прибавочную стоимость в 3 шиллинга. Наконец фокус удался. Деньги превратились в капитал.

Все условия проблемы соблюдены, и законы товарного об­мена нисколько не нарушены. Эквивалент обменивался на эквивалент. Капиталист как покупатель оплачивал каждый товар — хлопок, веретена, рабочую силу — по его стоимости. Потом он сделал то, что делает всякий другой покупатель то­варов. Он потребил их потребительную стоимость. Процесс потребления рабочей силы, который является в то же время и процессом производства товара, дал продукт, 20 ф. пряжи, стоимостью в 30 шиллингов. Теперь капиталист, который раньше покупал товары, возвращается на рынок и продает товар. Он продает фунт пряжи по 1 шилл. 6 пенсов, ни на грош не дороже и не дешевле его стоимости. И, тем не менее, он извлекает из обращения на 3 шилл. больше, чем первоначально бросил в него. Весь этот процесс, превращение его денег в капитал, совер­шается в сфере обращения и совершается не в ней. При посред­стве обращения — потому что он обусловливается куплей ра­бочей силы на товарном рынке. Не в обращении — потому что последнее только подготовляет процесс увеличения стоимости, совершается же он в сфере производства. Таким образом, “tout pour le mieux dans le meilleur des mondes possibles” ⁶⁸.

Превращая деньги в товары, которые служат веществен­ными элементами нового продукта, или факторами процесса труда, присоединяя к их мертвой предметности живую рабочую силу, капиталист превращает стоимость — прошлый, овеще­ствленный, мертвый труд — в капитал, в самовозрастающую стоимость, в одушевленное чудовище, которое начинает “ра­ботать” “как будто под влиянием охватившей его любовной страсти” ⁶⁹.

Если мы сравним теперь процесс образования стоимости и процесс увеличения стоимости, то окажется, что процесс уве­личения стоимости есть не что иное, как процесс образования стоимости, продолженный далее известного пункта. Если про­цесс образования стоимости продолжается лишь до того пункта, когда уплаченная капиталом стоимость рабочей силы будет воз­мещена новым эквивалентом, то это будет простой процесс об­разования стоимости. Если же процесс образования стоимости продолжается далее этого пункта, то он становится процессом увеличения стоимости.

Далее, если мы сравним процесс образования стоимости с процессом труда, то увидим, что последний заключается в полезном труде, производящем потребительные стоимости. Дви­жение рассматривается здесь с качественной стороны, со сто-

Глава V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                              207

роны его особого характера, цели и содержания. В процессе образования стоимости тот же самый процесс труда представ­ляется исключительно с количественной стороны.  Здесь дело заключается только в том времени, которое требуется труду для его операции, или только в продолжительности периода, в  течение   которого   производительно   затрачивается   рабочая , сила. И товары, которые входят в процесс труда, имеют здесь значение уже не как функционально определенные, веществен­ные факторы целесообразно действующей рабочей силы.  Они учитываются лишь как определенные количества овеществленного труда. И труд, заключается ли он в средствах производства или же присоединяется рабочей силой, учитывается лишь по количеству   времени.   Он   составляет   столько-то   часов,   дней и т. д.

Однако он идет в счет лишь постольку, поскольку время, затраченное на производство потребительной стоимости, обще­ственно необходимо. Это охватывает ряд различных моментов, Рабочая    сила   должна   функционировать   при   нормальных условиях.   Если  прядильная   машина   является   общественно господствующим средством труда при прядении,  то рабочему нельзя вручать старинную прялку. Он должен получить хлопок нормального качества, а не отбросы, которые рвутся каждую минуту. Иначе ему в том и другом случае на производство одного фунта пряжи пришлось бы затратить больше рабочего времени, чем общественно необходимое время, но это излишнее время не создало бы стоимости или денег. Однако нормальный характер материальных факторов труда зависит не от рабочего, а от капиталиста. Другим условием является нормальный характер самой рабочей силы. В той специальности, в которой она при­меняется,  она должна обладать установившейся средней степенью искусства, подготовки и быстроты. Но наш капиталист купил на рынке труда рабочую силу нормального качества. Эта сила должна затрачиваться с обычной средней степенью напряжения, с общественно обычной степенью интенсивности. Капиталист наблюдает за этим с такой же заботливостью, как и за тем, чтобы ни одна минута не расточалась даром, без труда. Он купил рабочую силу на определенный срок. Он хочет по­лучить то, что принадлежит ему. Он не хочет, чтобы его об­крадывали. Наконец — и на этот случай тот же самый госпо­дин имеет свой собственный code pénal [уголовный кодекс] — не должно иметь места нецелесообразное потребление сырого материала и средств труда, потому что неразумно израсходованные материал и средства труда представляют излишне затраченные количества овеществленного труда, следовательно

208                                         Отдел третий. — Производство абсолютной прибавочной стоимости

не учитываются и не принимают участия в образовании стои­мости продукта ¹⁷⁾.

Итак, выведенное уже раньше из анализа товара различие между трудом, поскольку он создает потребительную стоимость, и тем же самым трудом, поскольку он создает стоимость, теперь выступает как различие между разными сторонами процесса производства.

Как единство процесса труда и процесса образования стои­мости, производственный процесс есть процесс производства товаров; как единство процесса труда и процесса увеличения стоимости, он есть капиталистический процесс производства, капиталистическая форма товарного производства.

Уже раньше было отмечено, что для процесса увеличения стоимости совершенно безразлично, будет ли присвоенный ка­питалистом труд простой, средний общественный труд или более сложный труд, труд с более высоким удельным весом. Труд, который имеет значение более высокого, более сложного труда по сравнению со средним общественным трудом, есть проявле­ние такой рабочей силы, образование которой требует более высоких издержек, производство которой стоит большего рабо­чего времени и которая имеет, поэтому, более высокую стоимость,

¹⁷) Это — одно из тех обстоятельств, которые удорожают производство, осно­ванное на рабстве. Рабочий, по меткому выражению древних, отличается здесь только как instrumentum vocale [одаренное речью орудие] от животного как instrumentum semivocale [одаренного голосом орудия] и от неодушевленного орудия труда как от instrumentum mutum [немого орудия]. Но сам-то рабочий дает почувствовать живот­ному и орудию труда, что он не подобен им, что он человек. Дурно обращаясь с ними и con amore [со сладострастием] подвергая их порче, он достигает сознания своего отличия от них. Поэтому экономический принцип такого способа производства — применять только наиболее грубые, наиболее неуклюжие орудия труда, которые как раз вследствие своей грубости и неуклюжести труднее подвергаются порче. Поэтому в рабовладельческих штатах, расположенных у Мексиканского залива, до начала Гражданской войны были в ходу плуги старокитайской конструкции, которые рыли землю, как свинья или крот, но не делали борозды и не переворачивали пласта. Ср. J. Б. Cairnes. “The Slave Power”. London, 1862, p. 46 sqq. В своем “Sea Board Slave States” Олмстед рассказывает между прочим: “Мне показывали здесь орудия, кото­рыми ни один находящийся в здравом уме человек не позволил бы обременить наем­ного рабочего; их чрезвычайная тяжесть и неуклюжесть, думается мне, по крайней мере на 10 процентов увеличивают труд по сравнению с теми орудиями, которые обыкновенно употребляются у нас. Но меня уверяли, что при том небрежном и грубом обращении, которому они подвергаются у рабов, было бы неэкономно предоставлять последним более легкие и менее грубые орудия и что те орудия, которые мы постоянно даем нашим рабочим, причем извлекаем из этого выгоду, не сохранились бы и одного дня на хлебных полях Виргинии, хотя почва здесь легче и не так камениста, как у нас. Точно так же, когда я спросил; почему на всех фермах лошади заменены мулами, то первым и, конечно, самым убедительным доводом было то, что лошади не могут переносить того обращения, которому они всегда подвергаются со стороны негров; лошади всегда быстро надрываются или калечатся от этого, между тем как мулы переносят побои и недостаток пищи и не претерпевают от этого существенного вреда, не простужаются и не заболевают, если пренебрегают уходом за ними или перегружают их работой. Впрочем, мне стоит только подойти к окну той комнаты, где я пишу, и почти каждый раз я вижу такое обращение со скотом, за которое почти всякий фермер на Севере немедленно прогнал бы рабочего” [стр. 46, 47]

Глава V. — Процесс труда и процесс увеличения стоимости                                                                209

чем простая рабочая сила. Если стоимость этой силы выше, то и проявляется она зато в более высоком труде и овещест­вляется поэтому за равные промежутки времени в сравни­тельно более высоких стоимостях. Но какова бы ни была раз­ница в степени между трудом прядильщика и трудом ювелира, та доля труда, которой ювелирный рабочий лишь возмещает стоимость своей собственной рабочей силы, качественно ничем   не   отличается   от   той   добавочной   доли  труда,   которой   он создает прибавочную  стоимость.  В  обоих случаях прибавоч­ная  стоимость  получается  лишь  вследствие  количественного излишка труда, вследствие большей продолжи-тельности того же  процесса  труда:   в   одном  случае  процесса  производства пряжи, в другом — процесса ювелирного производства ¹⁸⁾.

С другой стороны,  в каждом процессе образования стои­мости высший труд всегда должен сводиться к среднему общественному труду, например один день высшего труда к х дням простого труда ¹⁹⁾. Следовательно, мы избежим излишней операции и упростим анализ, если предположим, что рабочий, применяемый капиталом, выполняет простой, средний общественный труд.

¹⁸⁾ Различие между сложным и простым трудом, между “skilled” [“квалифици­рованным”] и “unskilled labour” [“неквалифицированным трудом”], отчасти основы­вается просто на иллюзиях или, по меньшей мере, на различиях, которые давным-давно перестали быть реальными и продолжают существовать лишь как традиционные условности; отчасти — на более беспомощном положении известных слоев рабочего класса, вследствие чего они не в состоянии, как другие, добиться оплаты своей рабочей силы по ее стоимости. Случайные обстоятельства играют при этом настолько крупную роль, что одни и те же виды труда меняются местами. Там, например, Где физические силы рабочего класса ослаблены и относительно истощены, как это наблюдается во всех странах с развитым капиталистическим производством, те грубые работы, которые требуют большой мускульной силы, в общем, занимают более высокую ступень по сравнению с много более тонкими работами, которые опускаются до ступени простого труда; например, труд bricklayer (каменщика) в Англии занимает значительно более высокую ступень, чем труд ткачей камчатных тканей. С другой стороны, труд fustian cutter (стригальщика), хотя он требует боль­шого физического напряжения и кроме того очень вреден для здоровья, фигурирует как “простой труд”. Впрочем, не следует думать, что так называемый “skilled labour” занимает количественно значительное место в национальном труде. Ленг подсчитал, что в Англии (и Уэльсе) существование более чем 11 млн. основывается на простом труде. По вычете одного миллиона аристократов и полутора миллионов пауперов, бродяг, преступников, лиц, живущих проституцией, и т. д., из 18 млн. населения, насчи­тывавшихся в стране в то время, когда писалось его сочинение, остается 4 650 000 душ среднего класса, включая сюда мелких рантье, чиновников, писателей, художников, школьных учителей и т. д. Чтобы получить эти 42/3 млн., он причисляет к работающей части среднего класса, кроме банкиров и т. д., всех лучше оплачи­ваемых “фабричных рабочих”! Даже и bricklayers попадают в категорию “рабочих сложного труда”. После этого у него остаются упомянутые 11 млн. (S. Laing. “National Distress etc.”. London, 1844 [p. 51—52]). “Большой класс, который ничего не может дать в обмен на пищу, кроме простого труда, составляет главную массу народа” (James Mill в статье “Colony”. Приложение к “Encyclopaedia Britannica”, 1831). 

¹⁹⁾ “Когда указывают на труд как меру стоимости, то необходимо предполагают труд известного рода... отношение его к другим родам труда легко можно определить” ([J. Cazenove.] “Outlines of Political Economy”. London, 1832, p. 22, 23).

189

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПОСТОЯННЫЙ КАПИТАЛ И ПЕРЕМЕННЫЙ КАПИТАЛ

Различные факторы процесса труда принимают различное участие в образовании стоимости продукта.

Рабочий присоединяет к предмету труда новую стоимость, присоединяя к нему определенное количество труда, каковы бы ли были конкретное содержание, цель и технический характер этого труда. С другой стороны, стоимости потребленных средств производства мы вновь находим в виде составных частей стоимости продукта, например стоимость хлопка и веретен — в стоимости пряжи. Следовательно, стоимость средств производства сохраняется, переносясь на продукт. Это перенесение совершается во время превращения средств производства в продукт, в процессе труда. Оно совершается посредством труда. Но каким образом?

Рабочий не работает вдвойне в одно и то же время: один раз, для того чтобы своим трудом присоединить к хлопку стоимость, а другой раз, для того чтобы сохранить старую стоимость хлопка, или, что то же, для того чтобы на продукт, на пряжу, перенести стоимость хлопка, который он перерабатывает, и веретен, которыми он работает. Старую стоимость он сохраняет путем простого присоединения новой стоимости. Но так как присоединение новой стоимости к предмету труда и сохранение старых стоимостей в продукте суть два совершенно различных результата, достигаемых рабочим в одно и то же время, хотя в это время он работает не вдвойне, то эта двойственность результата, очевидно, может быть объяснена лишь двойственным характером самого его труда. В одно и то же время труд, в силу одного своего свойства, должен создавать стоимость, а в силу другого свойства должен сохранять или переносить стоимость.

Каким образом каждый рабочий присоединяет рабочее время, а потому и стоимость? Всегда только в форме своего своеобразного производительного труда. Прядильщик присоединяет рабочее время только тем, что он прядет, ткач только тем, что он ткет,

 190 ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

кузнец только тем, что он кует. И только вследствие той целесообразной формы, в которой они вообще присоединяют труд, а потому и новую стоимость, вследствие прядения, ткачества, ковки, средства производства — хлопок и веретена, пряжа и ткацкий станок, железо и наковальня - становятся элементами созидания продукта, новой потребительной стоимости²⁰⁾. Старая форма их потребительной стоимости исчезает, однако только затем, чтобы появиться в новой форме потребительной стоимости. Но уже при рассмотрении процесса образования стоимости оказалось, что, поскольку потребительная стоимость потребляется целесообразно для производства новой потребительной стоимости, рабочее время, необходимое для создания использованной потребительной стоимости, составляет часть рабочего времени, необходимого для создания новой потребительной стоимости, т. е. представляет собой рабочее время, переносимое с потребленных средств производства на новый продукт. Следовательно, рабочий сохраняет стоимости потребленных средств производства или переносит их на продукт как составные части стоимости последнего не путем присоединения своего труда вообще, а вследствие особого полезного характера, вследствие специфически производительной формы этого присоединяемого труда. Как такая целесообразная производительная деятельность — прядение, ткачество, ковка, — труд одним своим прикосновением воскрешает средства производства из мертвых; одушевляя эти средства производства, он превращает их в факторы процесса труда и соединяется с ними в продукты. Если бы специфический производительный труд рабочего не был прядением, то он не превратил бы хлопок в пряжу, следовательно и стоимости хлопка и веретен не перенес бы на пряжу. Напротив, если тот же самый рабочий переменит профессию и сделается столяром, то он по-прежнему своим рабочим днем будет присоединять стоимость к соответственному материалу. Следовательно, он присоединяет ее своим трудом не поскольку последний есть труд прядения или столярный труд, а поскольку он — абстрактный, общественный труд вообще, и определенную величину стоимости он присоединяет не потому, что его труд имеет особое полезное содержание, а потому, что он продолжается в течение определенного времени. Таким образом, в своем абстрактном общем свойстве, как затрата человеческой рабочей силы, труд прядильщика присоединяет к стоимости хлопка и веретен новую стоимость, а в своем конкретном, особенном, полезном свойстве, как процесс прядения, он переносит на продукт стоимость этих средств производства и таким образом сохраняет их стоимость в продукте. Отсюда двойственность результата труда, совершаемого в одно и то же время.

20) “Труд создает новое творение взамен уничтоженного им” (“An Essay on the Political Economy of Nations”. London, 1821, p. 13).

191 ГЛАВА VI. - ПОСТОЯННЫЙ КАПИТАЛ И ПЕРЕМЕННЫЙ КАПИТАЛ

Простым количественным присоединением труда присоединяется новая стоимость, вследствие же особого качества присоединяемого труда старые стоимости средств производства сохраняются в продукте. Это двустороннее действие одного и того же труда, как следствие двойственного характера последнего, наглядно обнаруживается в различных явлениях.

Предположим, что какое-либо изобретение дает возможность прядильщику перепрясть в 6 часов столько хлопка, сколько раньше перепрядалось в 36 часов. Как целесообразно полезная производительная деятельность труд его увеличил в шесть раз свою силу. Продукт его ушестерен: 36 ф. вместо 6 ф. пряжи. Но эти 36 ф. хлопка теперь впитывают столько же рабочего времени, сколько раньше впитывали 6 фунтов. К ним присоединяется нового труда в шесть раз меньше, чем при прежних методах, а потому присоединяется лишь одна шестая доля той стоимости, которая присоединялась прежде. С другой стороны, в продукте, в 36 ф. пряжи, заключается теперь ушестеренная стоимость хлопка. В продолжение этих 6 часов прядения сохранена и перенесена на продукт в шесть раз большая стоимость сырого материала, хотя к тому же количеству сырого материала теперь присоединяется в шесть раз меньшая новая стоимость. Это показывает, насколько существенно отличается то свойство труда, вследствие которого он во время одного и того же нераздельного процесса сохраняет стоимости, от того его свойства, в силу которого он создает стоимость. Чем больше необходимого рабочего времени приходится во время операции прядения на данное количество хлопка, тем больше новая стоимость, присоединяемая к хлопку, но чем большее количество фунтов хлопка перепрядается в течение данного количества рабочего времени, тем больше старая стоимость, сохраняемая в продукте.

Предположим, наоборот, что производительность прядильного труда осталась без изменения, следовательно, для того чтобы один фунт хлопка превратить в пряжу, прядильщику требуется такое же количество времени, как раньше. Но пусть изменилась меновая стоимость самого хлопка, пусть цена его в шесть раз увеличилась или уменьшилась. В обоих случаях прядильщик к данному количеству хлопка продолжает присоединять все то же рабочее время, следовательно все ту же стоимость, и в обоих случаях в течение данного времени он производит все то же количество пряжи. Однако та стоимость, которую он с хлопка переносит на пряжу, на продукт, в одном случае в шесть раз меньше, в другом случае в шесть раз больше, чем была раньше. То же самое и в том случае, если средства труда вздорожают или удешевятся, но по-прежнему будут оказывать все ту же услугу в процессе труда.

Если технические условия процесса прядения остаются неизменными, а также не совершается никаких изменений в стоимости соответствующих средств производства, то прядильщик в

 192 ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

течение одинакового рабочего времени будет потреблять такое же, как и раньше, количество сырого материала и машин такой же, как и раньше, стоимости. Стоимость, которую он сохраняет в продукте, в этом случае прямо пропорциональна той новой стоимости, которую он присоединяет. В течение двух недель он присоединяет вдвое больше труда, чем в одну неделю, а следовательно, и вдвое большую стоимость, и в то же время потребляет вдвое больше материала, представляющего вдвое большую стоимость, и снашивает вдвое больше машин, представляющих вдвое большую стоимость; таким образом, в продукте двух недель он сохраняет вдвое большую стоимость, чем в продукте одной недели. При данных неизменяющихся условиях производства рабочий сохраняет тем большую стоимость, чем большую стоимость он присоединяет; но он сохраняет большую стоимость не потому, что он присоединяет большую стоимость, а потому, что присоединяет ее при не изменяющихся и не зависимых от его собственного труда условиях.

Конечно, в известном относительном смысле можно сказать, что рабочий всегда сохраняет старые стоимости в той самой пропорции, в какой он присоединяет новую стоимость. Как бы ни изменялась стоимость хлопка, вздорожает он с 1 шилл. до 2 шилл. или подешевеет на 6 пенсов, рабочий в продукте одного часа всегда сохраняет вдвое меньшую стоимость хлопка, чем в продукте двух часов. Далее, если изменяется производительность его собственного труда, если она повышается или понижается, то он, например, в один рабочий час перепрядет больше или меньше хлопка, чем раньше, и соответственно этому сохранит большую или меньшую стоимость хлопка в продукте одного рабочего часа. Но при всем том в два рабочих часа он сохранит вдвое большую стоимость, чем в один рабочий час.

Стоимость, оставляя в стороне ее чисто символическое выражение в знаке стоимости, существует только в той или иной потребительной стоимости, в той или иной вещи. (Сам человек, рассматриваемый только как наличное бытие рабочей силы, есть предмет природы, вещь, хотя и живая, сознательная вещь, а самый труд есть материальное проявление этой силы.) Поэтому, если утрачивается потребительная стоимость, утрачивается и стоимость. Средства же производства не утрачивают своей стоимости одновременно со своей потребительной стоимостью, так как вследствие процесса труда они утрачивают первоначальную форму своей потребительной стоимости в действительности только затем, чтобы в продукте приобрести форму другой потребительной стоимости. Но как ни важно для стоимости существовать в виде какой-либо потребительной стоимости, для нее, как показывает метаморфоз товаров, безразлично, в какой потребительной стоимости она существует. Из этого следует, что в процессе труда стоимость переходит со средств производства на продукт лишь в той мере,

193 ГЛАВА VI. - ПОСТОЯННЫЙ КАПИТАЛ И ПЕРЕМЕННЫЙ КАПИТАЛ

в какой средства производства вместе со своей самостоятельной потребительной стоимостью утрачивают и свою меновую стоимость. Они передают продукту только ту стоимость, которую они утрачивают как средства производства. Но в этом отношении с различными материальными факторами процесса труда дело обстоит различно.

Уголь, который сжигают в топке машины, исчезает бесследно, равно как и масло, которым смазывается ось колеса и т. д. Краски и другие вспомогательные материалы исчезают, но проявляются в свойствах продукта. Сырой материал образует субстанцию продукта, но изменяет свою форму. Следовательно, сырой материал и вспомогательные вещества утрачивают ту самостоятельную форму, в которой они вступили в процесс труда как потребительные стоимости. Иначе обстоит дело с собственно средствами труда. Инструмент, машина, фабричное здание, бочка и т. д. служат в процессе труда лишь до тех пор, пока они сохраняют свою первоначальную форму, пока они завтра могут вступить в процесс труда в той самой форме, как и вчера. Как во время своей жизни, т. е. процесса труда, они сохраняют по отношению к продукту свою самостоятельную форму, так сохраняют они ее и после своей смерти. Трупы машин, орудий, мастерских и т. д. продолжают по-прежнему существовать отдельно от продуктов, образованию которых они содействовали.

Теперь, если мы рассмотрим весь период, на протяжении которого служит такое средство труда со дня его вступления в мастерскую и до того дня, когда его выбросят на свалку, то увидим, что его потребительная стоимость полностью потреблена трудом в течение этого периода, а потому его меновая стоимость целиком перешла на продукт. Например, если прядильная машина в 10 лет отжила свой век, то вся ее стоимость в течение десятилетнего процесса труда перешла на продукт 10 лет. Следовательно, период жизни средства труда охватывает большее или меньшее число постоянно снова и снова повторяющихся при его помощи процессов труда. Со средством труда дело обстоит так же, как с человеком. Жизнь каждого человека ежедневно убывает на 24 часа. Но на человеке не написано, сколько дней его жизни уже убыло. Однако это не препятствует обществам страхования жизни делать очень верные и, что еще важнее, очень выгодные выводы из средней продолжительности человеческой жизни. То же и со средствами труда. Из опыта известно, сколько времени может в среднем просуществовать данное средство труда, например известного рода машина. Предположим, что она сохраняет свою потребительную стоимость в процессе труда только 6 дней. В таком случае она в среднем утрачивает за каждый рабочий день ¹/₆ своей потребительной стоимости и потому передает дневному продукту ¹/₆ своей стоимости. Этим способом исчисляется изнашивание всех средств труда, например

194

ежедневная утрата их потребительной стоимости, и соответствующее этому ежедневное перенесение их стоимости на продукт. Отсюда с полной ясностью видно, что средство производства никогда не отдает продукту больше стоимости, чем оно утрачивает в процессе труда вследствие уничтожения своей собственной потребительной стоимости. Если бы средство производства не имело стоимости и потому ему было бы нечего утрачивать, т. е. если бы само оно не било продуктом человеческого труда, то оно не передавало бы продукту никакой стоимости. Оно служило бы для образования потребительной стоимости, не участвуя в образовании меновой стоимости. Так обстоит дело со всеми средствами производства, которые даны природой, без содействия человека: с землей, ветром и водой, железом в рудной жиле, деревом в девственном лесу и т. д.

Здесь перед нами выступает другое интересное явление. Пусть стоимость машины будет, например, 1000 ф. ст., и пусть она изнашивается в 1000 дней. В этом случае ¹/_юоо стоимости машины ежедневно переходит с нее самой на ее дневной продукт. В то же время вся машина продолжает, хотя и с убывающей жизненной силой, функционировать в процессе труда. Таким образом, оказывается, что известный фактор процесса труда, известное средство производства, целиком принимает участие в процессе труда, но лишь частью — в процессе образования стоимости. Различие между процессом труда и процессом образования стоимости отражается здесь на их материальных факторах таким образом, что одно и то же средство производства как элемент процесса труда целиком входит в данный процесс производства, а как элемент образования стоимости входит частями ²¹⁾.

С другой стороны, средство производства может, наоборот, целиком входить в процесс образования стоимости, хотя в процесс

21) Здесь речь идет не о ремонте средств труда, машин, зданий и т. д. Машина, которая ремонтируется, функционирует не как средство труда, а как материал труда. Не ею работают, а ее обрабатывают, чтобы устранить дефекты в ее потребительной стоимости. Такие ремонтные работы мы, ради нашей цели, всегда можем представлять включенными в тот труд, который требуется для производства средства труда. В тексте речь идет о таком износе, который не может излечить никакой доктор и который мало-помалу приводит к смерти, о “такого рода износе, который невозможно исправлять время от времени и который, как в случае с ножом, в конце концов, приводит его в такое состояние, что ножовщик скажет, что он не стоит починки”. В тексте мы видели, что машина, например, целиком входит в каждый отдельный процесс труда, но лишь по частям в одновременный процесс образования стоимости. Поэтому мы можем надлежащим образом оценить следующее смешение понятий: “Г-н Рикардо о части машиностроительного труда, затраченного на производство чулочной машины, говорит”, что она содержится, например, в стоимости пары чулок. “Между тем весь труд, который производит каждую пару чулок... включает весь труд машиностроителя, а не часть его; потому что хотя одна машина делает много пар, но ни одна из этих пар не может быть сделана без помощи всех частей машины” (“Observations on certain verbal disputes in Political Economy, particularly relating to Value, and to Demand and Supply”. London, 1821, p. 54). Автор, необыкновенно самодовольный “wiseacre” [“умник”], в своей путанице и вместе с тем в своей полемике прав лишь в том смысле, что ни Рикардо, ни какой бы то ни было другой экономист ни до него, ни после него не разграничивали строго двух сторон труда, а потому и не дали анализа их различной роли в образовании стоимости.

195

труда оно входит только частью. Предположим, что при прядении из 115 ф. хлопка ежедневно отпадают 15 ф., которые образуют не пряжу, а лишь devil's dust [чертову пыль]. Однако, если этот угар в 15 ф. является нормальным, если он неустраним при средних условиях переработки хлопка, то стоимость этих 15 ф. хлопка, не образующих элемента пряжи, совершенно так же входит в стоимость пряжи, как и стоимость тех 100 ф., которые образуют вещество пряжи. Для того чтобы произвести 100 ф. пряжи, потребительную стоимость 15 ф. хлопка приходится превращать в пыль. Следовательно, гибель этого хлопка есть условие производства пряжи. Именно поэтому он и передает свою стоимость пряже. Это относится ко всем отходам процесса труда, по крайней мере постольку, поскольку эти отходы не образуют опять новых средств производства, а потому не образуют вновь самостоятельных потребительных стоимостей. Так, на больших машиностроительных фабриках Манчестера можно видеть горы отходов железа в виде стружки, получившейся при работе циклопических машин; вечером эти отходы в огромных повозках переправляются с фабрики на железоделательный завод, откуда на другой день опять возвращаются на фабрику в виде массивного железа.

Лишь постольку, поскольку средства производства во время процесса труда утрачивают стоимость, существовавшую в форме старых потребительных стоимостей этих средств производства, они переносят стоимость на новую форму продукта. Максимум потери стоимости, которую они могут претерпеть в процессе труда, очевидно ограничен той первоначальной величиной стоимости, с которой они вступают в процесс труда, или рабочим временем, необходимым для их собственного производства. Поэтому средства производства никогда не могут присоединить к продукту стоимость большую, чем та, которой они обладают независимо от обслуживаемого ими процесса труда. Как бы полезен ни был известный материал труда, известная машина, известное средство производства, все же, если они стоят 150 ф. ст., скажем 500 рабочих дней, они никогда не присоединят более 150 ф. ст. к тому продукту, для создания которого они служат. Их стоимость определяется не тем процессом труда, в который они входят как средство производства, а тем процессом труда, из которого они выходят как продукт. В процессе труда они служат только как потребительная стоимость, как вещь с полезными свойствами, и потому они не передавали бы продукту никакой стоимости, если бы не обладали стоимостью до своего вступления в процесс ²²⁾.

22) Легко понять поэтому всю нелепость пошлого Ж. Б. Сэя, который хочет вывести прибавочную стоимость (процент, прибыль, ренту) из тех “services productifs” [ “производительных услуг”], которые средства производства — земля, орудия, кожи и т. д. — оказывают своими потребительными стоимостями в процессе труда. Г-н Вильгельм Рошер, который никогда не преминет зарегистрировать черным по белому ловкие аполо-

196

В то время как производительный труд превращает средства производства в элементы образования нового продукта, с их стоимостью совершается своего рода переселение души. Из по­требленного тела она переселяется во вновь сформированное тело. Но это переселение души совершается как бы за спиной действительного труда. Рабочий не может присоединять нового труда, следовательно, не может создавать новую стоимость, не сохраняя старых стоимостей, потому что он должен присоединять труд каждый раз в определенной полезной форме, а присоеди­нять его в полезной форме он не может, не превращая продуктов в средства производства нового продукта и не перенося тем самым их стоимости на новый продукт. Следовательно, сохранять стои­мость посредством присоединения стоимости это есть природный дар проявляющейся в действии рабочей силы — живого труда, дар природы, который ничего не стоит рабочему, но много прино­сит капиталисту, именно обеспечивает ему сохранение наличной капитальной стоимости ^22а). Пока дело идет успешно, капиталист слишком сильно погружен в извлечение прибыли, чтобы замечать этот бесплатный дар труда. Насильственные перерывы процесса труда, кризисы, делают его для капиталиста заметным до осяза­тельности ²³⁾.

гетичсские измышления, восклицает: “Ж. Б. Сэй (“Traite”, t. I, ch. 4) очень верно замечает: “Произведенная маслобойней стоимость, за вычетом всех издержек, представляет собой ведь нечто новое, существенно отличное от труда, которым была создана сама маслобойня”” (“Die Grundlagen der Nationalökonomie”, 3. Aufl., 1858, S. 82, примечание). Очень верно! “Масло”, изготовленное маслобойней, есть нечто весьма отличное от труда, которого стоила постройка маслобойни. А под “стоимостью” г-н Рошер подразу­мевает такую вещь, как “масло”, потому что “масло” имеет стоимость, а так как “в природе” встречается минеральное масло, хотя сравнительно и не “очень много”, то он делает другое замечание: “Она” (природа) “почти совсем не производит меновых стоимостей!” [там же, стр. 79]. У рошеровской природы с меновой стоимостью выходит то же самое, что у глупой девицы с ребенком, который “был ведь совсем маленький). Тот же самый “ученый” (“savant serieux”) замечает еще по упомянутому выше поводу: “Школа Рикардо обыкновенно подводит под понятие труда и капитал, как “сбереженный труд”. Это неискусно (1), потому что (!) владелец капитала (!) ведь (!) все же (!) совершил больше (!), чем простое (?!) производство (?) и (??) сохранение его (чего?): именно (?!?) воздержание от собственного наслаждения, за что он, например (!!!), требует процента” (там же [стр. 82]). Как “искусен” этот “анатомофизиологический метод” политической экономии, который выводит “стоимость” просто-напросто из “тре­бования”!

^22а) “Из всех орудий фермерского производства человеческий труд... есть такое, от которого фермер больше всего может ожидать возвращения своего капитала. Другие два — рабочий скот и... телеги, плуги, лопаты и т. д. — вообще ничто без соединения с известным количеством первого” (Edmund Burke. “Thoughts and Details on Scarcity, originally presented to the Rt. Hon. W. Pitt in the Month of November 1795”, edit. London, 1800, p. 10).

²³⁾  В   “Times”  от 26 ноября  1862 г. один фабрикант, в прядильне которого занято 800  рабочих  и  еженедельно  потребляется  в среднем   150  кип  ост-индского  или  почти 130 кип американского хлопка, жалуется публике на ежегодные издержки, вызываемые остановкой работ на фабрике. Он определяет их в 6 000 фунтов стерлингов.  Среди этих непроизводительных издержек встречаются много таких статей, которые здесь нас не интересуют, например: земельная рента, налоги, страховые премии, жалованье работни­кам, нанимаемым сразу па год, управляющему, бухгалтеру, инженеру и т. д. Но затем он причисляет сюда же 150 ф. ст. на уголь, чтобы время от времени протапливать фабрику и пускать паровую машину, кроме того, заработную плату рабочим, которые своим

ГЛАВА VI. - ПОСТОЯННЫЙ КАПИТАЛ И ПЕРЕМЕННЫЙ  КАПИТАЛ                                        197

В средствах производства вообще потребляется их потреби­тельная стоимость, путем потребления которой труд создает про­дукты. Стоимость их в действительности не потребляется ²⁴⁾, а потому не может быть и воспроизведена. Она сохраняется, но не потому, что с ней самой совершается какая-то операция в процессе труда, а потому, что та потребительная стоимость, в которой она первоначально существовала, хотя и исчезает, но исчезает лишь в другой потребительной стоимости. Поэтому стоимость средств производства опять появляется в стоимости продукта, но, строго говоря, не воспроизводится. Производится новая потреби­тельная стоимость, в которой вновь появляется старая меновая стоимость

Иначе обстоит дело с субъективным фактором процесса труда, с проявляющейся в действии рабочей силой. В то время как труд благодаря его целесообразной форме переносит стоимость средств производства на продукты и тем самым сохраняет ее, каждый момент его движения создает добавочную стоимость, новую стои­мость. Предположим, что процесс производства обрывается на том пункте, когда рабочий произвел эквивалент стоимости своей соб­ственной рабочей силы, когда он, например, шестичасовым тру­дом присоединил стоимость в 3 шиллинга. Эта стоимость обра­зует избыток стоимости продукта над теми элементами послед­ней, которые своим происхождением обязаны стоимости средств производства. Это — единственная новая стоимость, возникшая в этом процессе, единственная часть стоимости продукта, произве­денная самим этим процессом. Конечно, она просто возмещает те деньги, которые были авансированы капиталистом при купле рабочей силы и израсходованы самим рабочим на жизненные

эпизодическим трудом поддерживают “в готовности” все машинное оборудование. Наконец, 1 200 ф. ст. на порчу машин, так как “погода и естественные разрушитель­ные силы не прекращают своего действия от того, что паровая машина остановлена”. Он прямо замечает при этом, что берется столь небольшая сумма — 1 200 ф. ст. — лишь потому, что машины уже находятся в состоянии большой изношенности.

²⁴⁾ “Производительное потребление: при нем потребление товара составляет часть процесса производства... В этих случаях стоимость не потребляется” (S. Ph. Newman, цит. соч., стр. 296).

²⁵⁾ В одном североамериканском руководстве, выдержавшем, быть может, 20 изданий, мы читаем: “Совершенно безразлично, в какой форме капитал появляется вновь”. После многословного перечисления всевозможных элементов производства, стоимость которых снова появляется в продукте, в заключение говорится: “Различные виды продовольствия, одежды и жилища, необходимые для существования и комфорта человека, также претер­певают изменения. Они время от времени потребляются, и стоимость их вновь появляется в новой телесной и умственной силе человека, составляющей новый капитал, который можно вновь употребить в производстве” (F. Wayland, цит. соч., стр. 31, 32). Не говоря уже о всех других странностях, заметим, что, например, не цена хлеба, а его образующие кровь элементы снова появляются в возобновленной силе. А в качестве стоимости силы вновь появляются, напротив, не жизненные средства, а их стоимость. Те же самые жизненные средства, если они стоят вдвое меньше, произведут совершенно столько же мускулов, костей и т. д., — коротко говоря, совершенно такую же силу, но силу не такой же, не прежней стоимости. Это претворение “стоимости” в “силу” и вся эта фарисейская неопределенность прикрывают попытку — конечно, тщетную — вывести прибавочную стоимость из простого факта возвращения авансированных стоимостей.

198

средства. По отношению к этим израсходованным 3 шилл. новая стоимость в 3 шилл. выступает как просто воспроизводство первых. Но она действительно воспроизведена, а не только по видимости, как стоимость средств производства. Возмещение одной стоимости другой опосредствовано здесь созданием новой стоимости.

Однако мы уже знаем, что процесс труда продолжается за те пределы, в которых воспроизводится и присоединяется к предмету труда просто эквивалент стоимости рабочей силы. Вместо 6 часов, которых для этого было бы достаточно, процесс продолжается, например, 12 часов. Следовательно, действием рабочей силы не только воспроизводится ее собственная стоимость, но и произво­дится, кроме того, избыток стоимости. Эта прибавочная стоимость образует избыток стоимости продукта над стоимостью элемен­тов, потребленных для образования продукта, т. е. над стоимостью средств производства и рабочей силы.

Изобразив те различные роли, которые различные факторы процесса труда играют в образовании стоимости продукта, мы тем самым охарактеризовали функции различных составных частей капитала в процессе его собственного возрастания. Избыток всей стоимости продукта над суммой стоимости элементов, участвующих в его образовании, есть избыток возросшего в своей стоимости капитала над первоначально авансированной капитальной стои­мостью. Средства производства, с одной стороны, рабочая сила — с другой, представляют собой лишь различные формы существо­вания, которые приняла первоначальная капитальная стоимость в результате совлечения с себя денежной формы и своего превра­щения в факторы процесса труда.

Итак, та часть капитала, которая превращается в средства производства, т. е. в сырой материал, вспомогательные материалы и средства труда, в процессе производства не изменяет величины своей стоимости. Поэтому я называю ее постоянной частью капи­тала, или, короче, постоянным капиталом.

Напротив, та часть капитала, которая превращена в рабочую силу, в процессе производства изменяет свою стоимость. Она воспроизводит свой собственный эквивалент и сверх того избыток, прибавочную стоимость, которая, в свою очередь, может изменять­ся, быть больше или меньше. Из постоянной величины эта часть капитала непрерывно превращается в переменную. Поэтому я называю ее переменной частью капитала, или, короче, переменным капиталом. Те самые составные части капитала, которые с точки зрения процесса труда различаются как объективные и субъектив­ные факторы, как средства производства и рабочая сила, с точки зрения процесса увеличения стоимости различаются как постоян­ный капитал и переменный капитал.

Понятие постоянного капитала отнюдь не исключает революции в стоимости его составных частей. Предположим, что фунт хлопка

199

стоит сегодня 6 пенсов и что завтра вследствие неурожая хлопка цена его повышается до 1 шиллинга. Прежний хлопок, который продолжают обрабатывать, куплен по стоимости в 6 пенсов, но присоединяет теперь к стоимости продукта часть в 1 шиллинг. А уже перепряденный хлопок, быть может, уже обращающийся на рынке в виде пряжи, присоединяет к продукту величину тоже вдвое большую, чем его первоначальная стоимость. Однако мы видим, что эти изменения стоимости не стоят ни в какой связи с возрастанием стоимости хлопка в самом процессе прядения. Если бы старый хлопок еще не вступил в процесс труда, его можно было бы продать теперь по 1 шилл. вместо 6 пенсов. Наоборот: чем меньшее число процессов труда он прошел, тем вернее такой результат. Поэтому правило спекуляции таково: при подобных революциях в стоимости спекулировать на сы­ром материале в его наименее обработанной форме, т. е. скорее на пряже, чем на ткани, и скорее на хлопке, чем на пряже. Изменение стоимости возникает здесь в том процессе, в котором производится хлопок, а не в том процессе, в котором он функциони­рует как средство производства и, следовательно, как постоянный капитал. Хотя стоимость товара определяется количеством содер­жащегося в нем труда, но само это количество определяется общественным путем. Если изменяется рабочее время, общественно необходимое для производства товара, — а одно и то же коли­чество хлопка, например, при неблагоприятных условиях пред­ставляет большее количество труда, чем при благоприятных, — то это оказывает обратное действие на старый товар, который всегда играет роль только отдельного экземпляра своего рода ²⁶⁾, стоимость которого всегда измеряется общественно необходимым трудом, стало быть, всегда измеряется трудом, необходимым при существующих в данное время общественных условиях.

Подобно стоимости сырого материала может изменяться и стоимость средств труда, машин и т. д., уже служащих в процессе производства, а потому и та доля стоимости, которую они передают продукту. Если, например, вследствие нового изобретения машины данного рода могут быть воспроизведены с меньшей затратой труда, то старые машины более или менее обесцениваются и потому переносят на продукт относительно меньшую стоимость. Но и в этом случае изменение стоимости возникает вне того процесса про­изводства, в котором машина функционирует как средство произ­водства. В этом процессе она никогда не передает стоимости боль­шей, чем та, которой она обладает независимо от этого процесса.

Подобно тому, как изменение в стоимости средств производ­ства, хотя оно и оказывает свое отраженное действие уже после

²⁶⁾ “Все продукты одного и того же рода образуют, собственно говоря, одну массу, цена которой определяется сообща, независимо от особых условий отдельного случая” (Le Trosne, цит, соч., стр. 893).

200

вступления их в процесс производства, не изменяет их характера как постоянного капитала, точно так же изменение отношения между постоянным и переменным капиталом не затрагивает их функционального различия. Например, технические условия про­цесса труда могут преобразоваться настолько, что там, где раньше 10 рабочих с 10 орудиями малой стоимости обрабатывали сравни­тельно небольшое количество сырого материала, теперь 1 рабочий при помощи дорогой машины перерабатывает в сто раз большее количество сырого материала. В этом случае постоянный капитал, т. е. масса стоимости применяемых средств производства, намного возрастает, а переменная часть капитала, авансированная на рабочую силу, намного уменьшается. Однако это изменение каса­ется только отношения между величинами постоянного и пере­менного капитала, или того отношения, в котором весь капитал распадается на постоянную и переменную составные части, но, напротив, не затрагивает различия между постоянным и перемен­ным капиталом.

201

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

НОРМА  ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

1. СТЕПЕНЬ ЭКСПЛУАТАЦИИ РАБОЧЕЙ СИЛЫ

Порожденная авансированным капиталом К в процессе произ­водства прибавочная стоимость, или прирост авансированной ка­питальной стоимости, выступает прежде всего как избыток стои­мости продукта над суммой стоимости элементов его производства.

Капитал К распадается на две части: денежную сумму с, израсходованную на средства производства, и другую денежную сумму v, израсходованную на рабочую силу; с представляет часть стоимости, превращенную в постоянный капитал, v — часть стоимости, превращенную в переменный капитал.

 Следовательно, первоначально К = с + v, например, авансированный капитал в

         с                 v .

500 ф. ст. = 410 ф. ст.  + 90 ф. ст. В конце процесса производства получается товар, стоимость которого = c + v + m, где m  есть прибавочная стоимость, например:

_с_             _v               m  .

410 ф. ст. + 90 ф. ст. + 90 ф. ст.     Первоначальный капитал  К превратился в К', из 500 ф. ст. — в 590 фунтов стерлингов. Разность между обоими = т, прибавочной стоимости в 90. Так как стоимость элементов произ­водства равна стоимости авансированного капитала, то в дей­ствительности простой тавтологией является утверждение, что избыток стоимости продукта над стоимостью элементов его про­изводства равен приросту стоимости авансированного капитала, или равен произведенной прибавочной стоимости. Однако эта тавтология требует более точного определения. Со стоимостью продукта сравнивается стоимость элементов про­изводства, потребленных при его образовании. Но мы уже видели, что часть примененного постоянного капитала, состоящая из средств труда, передает продукту лишь часть своей стоимости, между тем как остальная часть сохраняется в прежней форме

202                       

своего существования. Так как последняя часть не играет никакой роли в образовании стоимости, то мы можем здесь отвлечься от нее. Введение ее в вычисления ничего не изменило бы. Пред­положим, что с = 410 ф. ст. состоит из сырого материала на 312 ф. ст., вспомогательных материалов на 44 ф. ст. и изнаши­ваемых в процессе машин на 54 фунта стерлингов; стоимость же действительно применяемых машин составляет 1054 фунта стерлингов. Авансированной на производство стоимости продукта мы считаем только стоимость в 54 ф. ст., которую машины утрачивают вследствие своего функционирования и потому пере­дают продукту. Если бы мы ввели в вычисление и те 1000 ф. ст., которые продолжают существовать в своей прежней форме, — как паровая машина и т. д., — то нам пришлось бы ввести их в вычисление на обеих сторонах, на стороне авансированной стоимости и на стороне стоимости продукта ^26а), и мы получили бы, таким образом, соответственно 1 500 ф. ст. и 1 590 фунтов стерлингов. Разность, или прибавочная стоимость, по-прежнему составила бы 90 фунтов стерлингов. Поэтому там, где из общей связи изложения не вытекает обратное, под постоянным капи­талом, авансированным на производство стоимости, мы всегда подразумеваем только стоимость потребленных в производстве средств производства.

Предположив это, возвращаемся к формуле К=с+v, кото­рая превращается в К'= с + v + m, благодаря чему К и превра­щается в К'. Мы знаем, что стоимость постоянного капитала только вновь появляется в продукте. Следовательно, действительно вновь произведенная в процессе стоимость отлична от полученной из процесса всей стоимости продукта, поэтому она равна не с + v + m,

    _с_ _ _        __ _v                    m

или не  410 ф. ст. +  90 ф. ст. +  90 ф. ст., как кажется на первый взгляд, а  v + т, или 90 ф. ст. + 90 ф. ст., т. е. не 590 ф. ст., а 180 фунтов стерлингов. Если бы с, постоянный капитал, был = 0, другими словами — если бы существовали такие отрасли промышленности, в которых капиталисту не приходится применять никаких произведенных средств производства, ни сырого материала, ни вспомогательных материалов, ни орудий труда, а приходится применять только материалы, данные природой, и рабочую силу, то на продукт не переносилось бы никакой доли постоянной стоимости. Этот элемент стоимости продукта, для нашего примера 410 ф. ст.,

26a) “Если мы примем в расчет стоимость основного капитала, применяемого как часть всего авансированного капитала, то нам придется в конце года принять в расчет остаток стоимости такого капитала, как часть годовой выручки” (Malthus. “Principles of Political Economy”, 2nd ed. London, 1836, p. 269).

ГЛАВА VII. - НОРМА ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ                                                                 203

отпал бы, но вновь произведенная стоимость в 180 ф. ст., заклю­чающая в себе 90 ф. ст. прибавочной стоимости, сохранила бы совершенно такие же размеры, как и в том случае, когда с представляло бы огромнейшую сумму стоимости. У нас было бы

K = 0 + v = v, и К', возросший по стоимости капитал, = v + m, К' — К по-прежнему = m. Наоборот, если бы m было = 0, другими словами — если бы рабочая сила, стоимость которой авансируется в виде переменного капитала, производила только эквивалент, то  K  = c + v  и  К'  (стоимость продукта) = с + v + 0, а потому К= К'. Авансированный капитал не возрос бы по своей стоимости.

В действительности мы уже знаем, что прибавочная стоимость есть просто следствие того изменения стоимости, которое совер­шается с v, с частью капитала, превращенной в рабочую силу, что, следовательно, v + т = v + Δv  (v плюс прирост v).  Но действительное изменение стоимости и отношение, в кото­ром изменяется стоимость, затемняются тем обстоятельством, что вследствие возрастания его изменяющейся составной части возра­стает и весь авансированный капитал. Раньше он был равен 500, теперь он равен 590. Следовательно, анализ процесса в его чистом виде требует, чтобы мы совершенно абстрагировались от той части стоимости продукта, в которой лишь вновь появляется постоянная капитальная стоимость, т. е. чтобы мы постоянный капитал с приравняли к нулю и, таким образом, применили тот закон математики, при помощи которого она оперирует с пере­менными и постоянными величинами, когда постоянная величина связана с переменной только посредством сложения и вычитания.

Другое затруднение возникает из первоначальной формы переменного капитала. Так, в приведенном выше примере K' = 410 ф. ст. постоянного капитала + 90 ф. ст. переменного капитала + 90 ф. ст. прибавочной стоимости. Однако 90 ф. ст. суть данная, следователь­но, постоянная, величина, и потому представляется нелепым рас-                                                                                                                _v_

сматривать их как переменную величину. Но 90 ф. ст., или 90 ф. ст. переменного капитала, в действительности являются здесь только символом того процесса, через который проходит эта стоимость. Часть капитала, авансированная на куплю рабочей силы, есть определенное количество овеществленного труда, следовательно, столь же постоянная величина стоимости, как стоимость купленной рабочей силы. Но в самом процессе произ­водства вместо авансированных 90 ф. ст. выступает действующая рабочая сила, вместо мертвого — живой труд, вместо неподвижной — текучая величина, вместо постоянной — переменная. Ре­зультатом является воспроизводство v плюс прирост v. С точки

204

зрения капиталистического производства весь этот процесс есть самодвижение превращенной в рабочую силу первоначально по­стоянной стоимости. Последней приписывается весь процесс и его результат. Поэтому, если формула: 90 ф. ст. переменного капитала, или увеличивающаяся стоимость, представляется чем-то противоречивым, то она лишь выражает противоречие, имманентное капиталистическому производству.

Приравнение постоянного капитала нулю на первый взгляд кажется странным. Между тем оно постоянно совершается в повсе­дневной жизни. Например, если хотят вычислить прибыль Англии от хлопчатобумажной промышленности, то прежде всего вычитают цену хлопка, уплаченную Соединенным Штатам, Индии, Египту и т. д., т. е. приравнивают нулю ту капитальную стоимость, которая просто вновь появляется в стоимости продукта.

Конечно, отношение прибавочной стоимости не только к той части капитала, из которой она непосредственно возникает и из­менение стоимости которой она представляет, но и ко всему авансированному  капиталу  имеет  свое  большое  экономическое  зна­чение. Поэтому в третьей книге мы обстоятельно рассматриваем это отношение.  Для того чтобы одну часть капитала увеличить посредством ее превращения в рабочую силу, другую часть ка­питала необходимо превратить в средства производства. Для того чтобы переменный капитал функционировал, необходимо в изве­стных пропорциях, соответствующих определенному техническо­му характеру процесса труда, авансировать постоянный капитал. Однако то обстоятельство, что для известного химического процесса  требуются  реторты  и  другие  сосуды,  нисколько  не  пре­пятствует  тому,  чтобы  при  анализе  абстрагироваться  от  самой реторты. Поскольку создание стоимости и изменение стоимости рассматриваются сами по себе, т. е. в чистом виде, средства про­изводства, эти вещные образы постоянного капитала, доставляют только вещество, в котором должна фиксироваться текучая сила, создающая стоимость. Потому-то и не имеет никакого значения природа этого вещества, т. е. безразлично, будет ли это хлопок или   железо.   Не   имеет  значения   и   стоимость  этого   вещества. Необходимо только, чтобы его масса была достаточна для того, чтобы она могла впитать количество труда, затрачиваемое во вре­мя процесса производства. Раз эта масса дана, — повысится ли ее  стоимость  или  понизится,  или  же  она  не  будет  иметь  никакой  стоимости,  как земля и  море, — процесс  создания  стои­мости и  изменения стоимости нисколько не будет этим  затро­нут ²⁷⁾.

Примечание к 2 изданию. Само собой разумеется, что, как говорит Лукреций, “nil posse creari de nihilo” — из ничего нельзя ничего создать 77??. “Создание стоимости” есть превращение рабочей силы в труд. В свою очередь, рабочая сила есть прежде всего вещество природы, преобразованное в человеческий организм.

205

Итак, прежде всего мы приравняем  нулю постоянную часть капитала. Тогда авансированный капитал с + v  сводится к  v, а стоимость продукта с + v + т сводится к вновь произведен­ной стоимости v + т. Если дана вновь произведенная стои­мость = 180 ф. ст., в которой представлен труд, продолжающийся на всем протяжении процесса производства, то мы должны вычесть стоимость переменного капитала = 90 ф. ст. для того, чтобы получить прибавочную стоимость = 90 ф. ст. Число 90 ф. ст. = т выражает здесь абсолютную величину произведенной прибавочной стоимости. Относительная же ее величина, т. е. пропорция, в кото­рой возрос переменный капитал, определяется, очевидно, отноше­нием прибавочной стоимости к переменному капиталу, или выражается дробью ^m/_v. Следовательно, для приведенного выше примера она выразится в ⁹⁰/₉₀ = 100%.  Это относительное возрастание переменного капитала, или относительную величину прибавочной стоимости, я называю нормой прибавочной стоимости ²⁸⁾.

Мы уже видели, что рабочий в продолжение одной части процесса труда производит только стоимость своей рабочей силы. т. е. стоимость необходимых ему жизненных средств. Так как он производит при отношениях, покоящихся на общественном разделении труда, то он производит свои жизненные средства не непосредственно, а в форме какого-либо особенного товара, например пряжи, производит стоимость, равную стоимости его жизненных средств или тем деньгам, на которые он покупает эти средства. Та часть его рабочего дня, которую он употребляет для этого, будет больше или меньше в зависимости от стоимости его средних ежедневных жизненных средств, т. е. от того среднего рабочего времени, которое ежедневно требуется для их производства. Если в стоимости ежедневных жизненных средств рабочего воплощено в среднем 6 овеществленных рабочих часов, то рабочему приходится работать в среднем по 6 часов в день для того, чтобы произвести эту стоимость. Если бы он работал не на капиталиста, а на самого себя, самостоятельно, ему пришлось бы, при прочих равных условиях, по-прежнему работать в среднем такую же часть суток для того, чтобы произвести стоимость своей рабочей силы и таким образом приобрести жизненные средства, необходимые для его собственного сохранения, или постоянного воспроизводства. Но так как в ту часть рабочего дня, в продолжение которой он производит дневную стоимость рабочей силы, скажем 3 шилл., он производит только эквивалент той стоимости, которая уже

²⁸⁾  Точно так же, как англичане говорят “rate of profits”,  “rate of interest”   [“норма прибыли”, “норма  процента” ]  и т. д.  Из книги  III  читатель увидит, что легко понять норму прибыли,   если   известны   законы   прибавочной   стоимости.   В   обратном   порядке невозможно понять ni l'un, ni 1'autre  [ни того, ни другого].

8       К. Маркс и Ф. Энгельс, т. 7

206                                        

уплачена ему капиталистом ^28а), т. е. просто возмещает вновь со­зданной стоимостью авансированную переменную капитальную стоимость, то это производство стоимости является просто вос­производством. Итак, ту часть рабочего дня, в продолжение которой совершается это воспроизводство, я называю необходимым рабо­чим временем, а труд, затрачиваемый в течение этого времени, — необходимым трудом ²⁹⁾. Необходимым для рабочих потому, что он независим от общественной формы их труда. Необходимым для капитала и капиталистического мира потому, что постоянное существование рабочего является их базисом.

Второй период процесса труда, — тот, в течение которого рабо­чий работает уже за пределами необходимого труда, — хотя и сто­ит ему труда, затраты рабочей силы, однако не образует ника­кой стоимости для рабочего. Он образует прибавочную стоимость, которая прельщает капиталиста всей прелестью созидания из ни­чего. Эту часть рабочего дня я называю прибавочным рабочим временем, а затраченный в течение ее труд — прибавочным трудом (surplus labour). Насколько важно для познания стоимости вообще рассматривать ее просто как застывшее рабочее время, просто как овеществленный труд, настолько же важно для познания при­бавочной стоимости рассматривать ее просто как застывшее при­бавочное время, просто как овеществленный прибавочный труд. Только та форма, в которой этот прибавочный труд выжимается из непосредственного производителя, из рабочего, отличает эконо­мические формации общества, например общество, основанное на рабстве, от общества наемного труда ³⁰⁾.

Так как стоимость переменного капитала равна стоимости купленной им рабочей силы, так как стоимость этой рабочей силы определяет необходимую часть рабочего дня, а прибавочная стои-

^28а)  {Примечание к 3 изданию. Автор пользуется здесь ходячим экономическим языком. Напомним, что, как показано на стр. 137 [стр. 166 настоящего тома], “авансирует” в действительности не капиталист рабочего, а рабочий капиталиста. Ф. Э,}

²⁹⁾ До сих пор мы обозначали в этой работе словами “необходимое рабочее время” то рабочее время, которое вообще общественно необходимо для производства извест­ного товара. Теперь мы будем употреблять их и по отношению к тому рабочему времени, которое необходимо для производства такого специфического товара, как рабочая сила. Употребление одних и тех же termini technici [технических терминов] в различном смысле неудобно, но в полной мере избежать этого не удается ни в одной науке. Ср., например, высшие и низшие отделы математики.

³⁰⁾ Г-н Вильгельм Фукидид Рошер ⁷⁸ с истинно готшедовской ⁷⁹ гениальностью откры­вает, что если прибавочная стоимость или прибавочный продукт и связанное с ними накопление обязаны в настоящее время своим происхождением “бережливости” капи­талиста, который “требует за это, например, процент”, то “на низких ступенях культуры”, напротив, “... более сильные принуждают к бережливости более слабых” (цит. соч., стр. 82, 78). К сбережению труда? или несуществующего избытка продуктов? Наряду с действительным невежеством апологетический страх перед добросовестным анализом стоимости и прибавочной стоимости и перед тем, что вдруг получится соблазнительно-неблагонадежный с полицейской точки зрения результат, — вот что заставляет Рошера и К° превращать более или менее благовидные мотивы, которыми капиталист оправды­вает присвоение уже существующей прибавочной стоимости, в обоснование ее проис­хождения.

207

мость, в свою очередь, определяется избыточной частью рабочего дня, то из этого следует: прибавочная стоимость относится к пере­менному капиталу, как прибавочный труд относится к необходимому труду, или норма прибавочной стоимости =

Обе части пропорции выражают одно и то же отношение в различной   форме:   в   одном   случае   в   форме   овеществленного   труда, в другом случае в форме текучего труда.

Поэтому норма прибавочной стоимости есть точное выражение степени эксплуатации рабочей силы капиталом, или рабочего капиталистом ^30а).

Согласно   нашему   предположению,   стоимость   продукта   была =

авансированный капи­тал был = 500 фунтов стерлингов. Так как прибавочная стои­мость = 90, авансированный же капитал = 500, то по обычному способу вычисления получилось бы, что норма прибавочной стои­мости (которую смешивают с нормой прибыли) = 18%, — от­ношение, низкий уровень которого растрогал бы господина Кэри и других проповедников “гармонии”. В действительности же норма прибавочной стоимости равна не ^m/_K, или ^m/_c+v а ^m/_v , следовательно, не ⁹⁰/₅₀₀, а ⁹⁰/₉₀ = 100%, т. е. более чем в пять раз превышает кажущуюся степень эксплуатации. Хотя в данном случае мы не знаем ни абсолютной величины рабочего дня, ни периода, в тече­ние которого продолжается процесс труда (день, неделя и т. д.), ни, наконец, числа рабочих, которых одновременно приводит в движение переменный капитал в 90 ф. ст., тем не менее, норма прибавочной стоимости ^m/_v, так как она может быть превращена в

и точно показывает соотношение между двумя составными частями рабочего дня. Оно равно 100%. Следовательно, рабочий одну половину дня работал на себя, а другую половину — на капиталиста.

Итак, метод исчисления нормы прибавочной стоимости, коротко говоря, таков: мы берем всю стоимость продукта и приравниваем нулю постоянную капитальную стоимость, которая лишь вновь появляется в стоимости продукта. Остающаяся сумма стоимости есть единственная стоимость, действительно вновь произведенная

^30а) Примечание к 2 изданию. Являясь точным выражением степени эксплуатации рабочей силы, норма прибавочной стоимости, тем не менее, отнюдь не выражает абсолют­ную величину эксплуатации. Например, если необходимый труд = 5 часам и прибавочный труд = 5 часам, то степень эксплуатации = 100%. Величина эксплуатации измеряется здесь 5 часами. Если же необходимый труд = 6 часам и прибавочный труд = 6 часам, степень эксплуатации в 100% остается без изменения, между тем как величина эксплуата­ции возрастает на 20% — с 5 до 6 часов.

208                   ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ  ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

в процессе образования товара. Если прибавочная стоимость дана, то мы, чтобы найти переменный капитал, вычитаем ее из этой вновь произведенной стоимости. Если же дан переменный капитал и мы ищем прибавочную стоимость, то мы поступаем наоборот. Если даны и прибавочная стоимость и переменный капитал, то остается произвести лишь заключительную операцию — вычислить отношение прибавочной стоимости к переменному капиталу, m/v.

Как ни прост этот метод, тем не менее, представляется уместным дать читателю возможность освоиться посредством нескольких примеров с лежащим в основе этого метода и непривычным для читателя принципом.

Прежде всего, пример прядильной фабрики с 10 000 мюльных веретен, на которой прядется из американского хлопка пряжа № 32 и производится по 1 ф. на веретено в неделю. Угары со­ставляют 6%. Следовательно, еженедельно 10 600 ф. хлопка пере­рабатываются в 10 000 ф. пряжи и 600 ф. угаров. В апреле 1871 г. этот хлопок стоил 7³/₄ пенса за фунт, т.е. 10 600 ф. стоили округленно 342 фунта стерлингов. Эти 10 000 веретен, а также машины, обрабатывающие хлопок перед самым прядением, и паро­вая машина стоят 1 ф. ст. на веретено, следовательно, 10 000 фунтов стерлингов. Ежегодный износ их составляет 10%, или 1 000 ф. ст., или 20 ф. ст. в неделю. Аренда фабричного здания — 300 ф. ст., или 6 ф. ст. в неделю. Уголь (4 ф. в час на одну лошадиную силу, на 100 лошадиных (индикаторных) сил и 60 часов в неделю, вклю­чая в расчет и отопление здания) — 11 тонн в неделю, по 8 шилл. 6 пенсов тонна, стоит округленно 4¹/₂ ф. ст. в неделю; газ — 1 ф. ст. в неделю, масло — 4¹/₂ ф. ст. в неделю, следовательно, все вспомогательные материалы — 10 ф. ст. в неделю. Итак, постоянная часть стоимости выражается в 378 ф. ст. в неделю. Заработная плата составляет 52 ф. ст. в неделю. Цена пряжи при 12¹/₄ пенса за фунт составит за 10 000 фунтов 510 ф. ст.; следовательно, прибавочная стоимость: 510 ф. ст. — 430 ф. ст. = 80 фунтам стер­лингов. Постоянную часть капитала в 378 ф. ст. мы приравни­ваем нулю, так как она не принимает участия в образовании стоимости за неделю. Остается еженедельная вновь произведенная стоимость в

Таким образом, норма прибавочной стоимости = ⁸⁰/₅₂= 153¹¹/₁₃%. При десятичасовом среднем рабочем дне получается: необходимый труд = 3³¹/₃₃ часа и прибавочный труд=6²/₃₃ часа ³¹⁾.

³¹⁾  Примечание к 2 изданию  Пример прядильной фабрики, приведенный в первом издании и относящийся к 1860 г., содержал некоторые фактические ошибки. Приведенные в тексте совершенно точные данные сообщены мне одним манчестерским фабрикантом. – Следует отметить, что в Англии старая лошадиная сила вычислялась по диаметру цилиндра,  новая же вычисляется по действительной силе, которую указывает индикатор

ГЛАВА VII. - НОРМА ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ                                                                 209

Джейкоб, предполагая цепу пшеницы в 80 шилл. за квартер и средний сбор в 22 бушеля с акра, так что один акр приносит 11 ф. ст., приводит для 1815 г. следующий расчет ⁷³, страдающий серьезными недочетами, — поскольку в нем предварительно произ­ведено взаимное покрытие различных статей, — но достаточный для нашей цели:

Производство стоимости на 1 акр

Прибавочная стоимость, при том постоянном предположении, что цена продукта равна его стоимости, распределяется здесь между различными рубриками: прибыль, процент, десятины и т. д. Эти рубрики не представляют для нас интереса. Мы склады­ваем их и получаем прибавочную стоимость в 3 ф. ст. 11 шил­лингов. Те 3 ф. ст. 19 шилл., которые стоят семена и удоб­рение, мы приравниваем, как постоянную часть капитала, ну­лю. Остается авансированный переменный капитал в 3 ф. ст. 10 шилл., вместо которого была произведена новая стоимость в 3 ф. ст. 10 шилл. + 3 ф. ст. 11 шиллингов.  Таким образом,

Рабочий более половины своего рабочего дня употребляет на производство прибавочной стоимости, которую различные лица под различными предлогами распределяют между собой ^31а).

2. ВЫРАЖЕНИЕ СТОИМОСТИ ПРОДУКТА В ОТНОСИТЕЛЬНЫХ ДОЛЯХ ПРОДУКТА

Возвратимся теперь к тому примеру, который показал нам, как капиталист из денег делает капитал. Необходимый труд его прядильщика составляет 6 часов, прибавочный труд — столько же, а потому степень эксплуатации рабочей силы — 100%.

Продукт двенадцатичасового рабочего дня составляет 20 ф. пряжи стоимостью в 30 шиллингов. Не менее ⁸/₁₀ стоимости этой пряжи (24 шилл.) образовано лишь вновь появляющейся стоимостью потребленных средств производства (20 ф. хлопка на

^31а) Приведенные вычислении служат только в качестве иллюстрации. При этом мы исходим из предположения, что цены равны стоимостям. В книге III мы увидим, что это равенство устанавливается не таким простым путем даже для средних цен.

210                         

20 шилл., веретена и т. д. на 4 шилл.), или состоит из постоян­ного капитала. Остальные ²/₁₀ представляют собой возникшую но время процесса прядения новую стоимость в 6 шилл., из которой половина возмещает авансированную дневную стоимость рабочей силы, или переменный капитал, а другая половина образует при­бавочную стоимость в 3 шиллинга. Следовательно, вся стоимость этих 20 ф. пряжи составляется следующим образом:

   с                  v           т

стоимость пряжи 30 шилл. = 24 шилл. + 3 шилл. + 3 шилл.

Так как вся эта стоимость воплощается во всем продукте = 20 ф. пряжи, то и различные элементы стоимости можно выразить в пропорциональных долях продукта.

Если стоимость в 30 шилл, существует в виде 20 ф. пряжи, то ⁸/₁₀ этой стоимости, или ее постоянная часть в 24 шилл., заключается в ⁸/₁₀ продукта, т. е. в 16 ф. пряжи. Из них 13¹/₃ ф. представляют  стоимость  сырого  материала — перепряденного хлопка  на 20 шилл., а 2²/₃ ф. представляют стоимость потребленных вспомо­гательных материалов и средств труда, веретен и т. д., на 4 шил­линга.

Итак, 13¹/₃ ф. пряжи представляют весь хлопок, потребленный на весь продукт, на 20 ф. пряжи, они представляют сырой материал всего продукта, и ничего больше. Хотя в них заключается только 13¹/₃ ф. хлопка стоимостью в 13¹/₃ шилл., но добавочная их стои­мость в 6²/₃ шилл, образует эквивалент хлопка, потребленного на остальные 6²/₃ ф. пряжи. Дело обстоит так, как если бы из послед­них 6²/₃ ф. был выщипан весь хлопок и как если бы весь хлопок, потребленный на весь продукт, был втиснут в 13¹/₃ ф. пряжи. Но зато в этих 13¹/₃ ф. пряжи теперь не содержится ни одного атома стоимости потребленных вспомогательных материалов и средств труда и ни одного атома новой стоимости, созданной в процессе прядения.

Точно так же другие 2²/₃ ф. пряжи, в которых заключается оста­ток постоянного капитала (равный 4 шилл.), не представляют ни­чего иного, кроме стоимости вспомогательных материалов и средств труда, потребленных на весь продукт, на 20 ф. пряжи.

Поэтому ⁸/₁₀ продукта, или 16 ф. пряжи, хотя и являются, если рассматривать их телесно, как потребительную стоимость, как пря­жу, созданием прядильного труда в такой же мере, как и остальные части продукта, тем не менее, в данной связи они не заключают в себе прядильного труда, труда, который впитан во время самого процесса прядения. Дело обстоит так, как если бы они без прядения превратились в пряжу, и как если бы их форма пряжи представляла собой чистейший обман. В самом деле, если капиталист продаст их за 24 шилл. и на последние вновь купит свои средства производства, то становится ясным, что 16 ф. пряжи — это лишь переодетые хло­пок, веретена, уголь и т. д.

ГЛАВА VII.       НОРМА ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ                                                            211

Наоборот, остающиеся ²/₁₀ продукта, или 4 ф. пряжи, теперь не представляют ничего иного, кроме новой стоимости в 6 шилл., про­изведенной во время двенадцатичасового процесса прядения. За­ключавшаяся в них стоимость потребленных сырых материалов и средств труда уже была выпотрошена из них и вошла в состав пер­вых 16 ф. пряжи. Воплощенный в 20 ф. пряжи прядильный труд сконцентрирован в ²/₁₀ продукта. Дело обстоит так, как если бы прядильщик выпрял 4 ф. пряжи из воздуха или же из такого хлопка и такими веретенами, которые даны природой, появились без со­действия человеческого труда и потому не присоединяют к продук­ту никакой стоимости.

Из этих 4 ф. пряжи, в которых, таким образом, содержится вся стоимость, вновь произведенная во время дневного процесса пря­дения, одна половина представляет только стоимость, возмещаю­щую стоимость потребленной рабочей силы, т. е. только перемен­ный капитал в 3 шилл., остальные же 2 ф. пряжи — только приба­вочную стоимость в 3 шиллинга.

Так как 12 рабочих часов прядильщика овеществляются в 6 шилл., то в 30 шилл. стоимости пряжи овеществлены 60 рабочих часов. Они существуют в 20 ф. пряжи, из которых ⁸/₁₀, или 16 ф., есть материализация истекших до начала прядения 48 рабочих ча­сов, материализация именно того труда, который овеществлен в средствах производства пряжи, а ²/₁₀, или 4 ф., являются мате­риализацией 12 рабочих часов, затраченных в самом процессе пря­дения.

Раньше мы видели, что стоимость пряжи равна сумме новой стоимости, созданной во время производства пряжи, плюс стоимо­сти, уже ранее существовавшие в средствах ее производства. Те­перь мы видим, каким образом функционально или в понятии раз­личные составные части стоимости продукта могут быть представ­лены в относительных долях самого продукта.

Это распадение продукта — результата процесса производст­ва — на количество продукта, представляющее только труд, за­ключающийся в средствах производства, или постоянную часть капитала, другое количество, представляющее только необходимый труд, присоединенный в процессе производства, или переменную часть капитала, и третье, последнее количество продукта, пред­ставляющее только прибавочный труд, присоединенный в этом самом процессе, или прибавочную стоимость, — это распадение настолько же просто, насколько и важно, как покажет дальней­шее применение его к запутанным и все еще не разрешенным проблемам.

Сейчас мы рассматривали весь продукт как готовый результат двенадцатичасового рабочего дня. Но мы могли бы проследить его и в процессе его возникновения и, тем не менее, представить частич­ные продукты как функционально различные части продукта.

212                   ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

Прядильщик производит в 12 часов 20 ф. пряжи, следовательно, в один час 1²/₃ ф., а в 8 часов 13 ¹/₃ ф., т. е. частичный продукт, пред­ставляющий всю стоимость хлопка, перепряденного в течение всего рабочего дня. Точно так же частичный продукт следующих 1 часа 36 минут = 2²/₃ ф. пряжи и потому представляет стоимость средств труда, потребленных в течение 12 рабочих часов. Точно так же в следующие 1 час 12 минут прядильщик производит 2 ф. пряжи = = 3 шилл. --- это стоимость продукта, равная всей новой стоимо­сти, которую он создает в 6 часов необходимого труда. Наконец, в последние ⁶/₅ часа он производит опять-таки 2 ф. пряжи, стоимость которых равна прибавочной стоимости, произведенной его приба­вочным трудом, составляющим половину дня. Этот способ исчисле­ния служит английскому фабриканту для домашнего обихода, и он скажет, например, что в первые 8 часов, или ²/₃ рабочего дня, он просто выручает свой хлопок и т. д. Мы видим, что формула верна, что в действительности это просто первая формула, переведенная с пространства, где готовые части продукта лежат одна подле другой, на время, где они следуют одна за другой. Но формула может сопро­вождаться и самыми варварскими представлениями, особенно в го­ловах, которые практически заинтересованы как в увеличении стоимости, так и в том, чтобы дать превратное теоретическое пред­ставление об этом процессе. Так, можно вообразить, что, например, наш прядильщик в первые 8 часов своего рабочего дня производит. или возмещает, стоимость хлопка, в следующие 1 час 36 минут — стоимость потребленных средств труда, в следующие 1 час 12 ми­нут — стоимость заработной платы и только знаменитый “послед­ний час” посвящает фабриканту, производству прибавочной стои­мости. Прядильщику приписывается, таким образом, двойное чудо: выходит, во-первых, что он производит хлопок, веретено, паровую машину, уголь, масло и т. д. в тот самый момент, когда он прядет с их помощью, и, во-вторых, что из одного рабочего дня данной сте­пени интенсивности он делает пять таких дней. В нашем случае, в частности, производство сырого материала и средств труда тре­бует ²⁴/₆, т. е. 4-х двенадцатичасовых рабочих дней, и их превра­щение в пряжу — еще одного двенадцатичасового рабочего дня, Что жажда наживы заставляет верить в такие чудеса и что нет не­достатка в доктринерах-сикофантах, которые их доказывают, — об этом говорит следующий пример, приобретший историческую славу.

3. “ПОСЛЕДНИЙ ЧАС” СЕНИОРА

В одно прекрасное утро 1836 г. Нассау У. Сениор, известный своими экономическими познаниями и своим прекрасным стилем, в некотором роде Клаурен среди английских экономистов, был выз­ван из Оксфорда в Манчестер, чтобы поучиться здесь политической экономии, вместо того чтобы обучать ей в Оксфорде. Фабриканты

ГЛАВА VII. - НОРМА ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ                                                               213

избрали его борцом против недавно изданного фабричного акта ⁸¹ и против агитации за десятичасовой рабочий день, которая шла еще дальше. С обычной практической проницательностью они увидали, что господин профессор “wanted a good deal of finishing” [“еще по­рядком нуждается в окончательной отделке”]. Поэтому они пропи­сали ему поездку в Манчестер. Господин профессор, со своей сто­роны, украсил своим стилем уроки, полученные им в Манчестере у фабрикантов, и издал памфлет: “Letters on the Factory Act, as it affects the cotton manufacture”. London, 1837. Здесь, между прочим, можно прочесть следующее поучение:

“При теперешнем фабричном акте ни одна фабрика, на которой работают лица моложе 18 лет, не может работать более 11¹/₂ часов в день, т. е, по 12 часов в первые 5 дней недели и 9 часов в субботу. Следующий анализ (!) показывает, что на такой фабрике вся чистая прибыль происходит от последнего часа. Фабрикант затрачивает 100 000 ф. ст.: 80 000 ф. ст. на фабричные здания и машины, 20 000 ф. ст. на сы­рой материал и заработную плату. Предполагая, что капитал оборачивается один раз в год и что валовая прибыль составляет 15%, годовой оборот товаров этой фабрики должен составить стоимость в 115 000 фунтов стерлингов... Каждая из 23 половин рабочего часа, составляющих рабочий день, производит 5/115, или ¹/₂₃, этих 115000 фунтов стерлингов. Из этих ²³/₂₃, образующих совокупность этих 115 000 ф. ст. (constituting the whole 115 000 ф. ст.), ²⁰/₂₃, т. е. 100 000 из 115 000, просто возмещают капитал; ¹/₂₃, или 5 000 ф. ст. из 15 000 ф. ст., составляющих валовую прибыль (!), возмещает износ фабрики и машин. Остающиеся ²/₂₃, т. е. два последних получаса каждого дня, производят чистую прибыль в 10%. Поэтому, если бы при неизменных ценах фабрика могла работать 13 часов вместо 11 ¹/₂, то. при увеличении оборотного капитала приблизительно на 2 600 ф. ст., чистая при­быль увеличилась бы более чем вдвое. С другой стороны, если бы рабочий день был сокращен на 1 час, то исчезла бы чистая прибыль, а если бы на ¹/₂ часа, то ис­чезла бы и валовая прибыль”

И это господин профессор называет “анализом”! Если он дейст­вительно поверил воплю фабрикантов, что рабочие большую часть

³²⁾ Senior. “Letters on the Factory Act etc.”. London, 1837, p. 12, 13. Мы не останавли­ваемся па некоторых курьезах, безразличных для нашей цели, например на утверждении, будто фабриканты причисляют к прибыли, брутто или нетто, валовой или чистой, возмеще­ние стоимости изношенных машин и т. д., т. е. одном из составных чаете” капитала. Не останавливаемся также на том, правильны пли фальшивы цифровые данные. Что они стоят не больше так называемого “анализа”, это доказал Леонард Хорнер в “Л Letter to Mr. Se­nior etc.”. London, 1837 [p. 30-42]. Леопард Хорнер, один из членов комиссии 1833 г. по обследованию условий труда фабричных рабочих и фабричный инспектор, по существу цензор фабрик, вплоть до 1859 г., оказал бессмертные услуги английскому рабочему классу. Всю свою жизнь он вел борьбу не только с озлобленными фабрикантами, но и с министрами, для которых было несравненно важнее считать “голоса” фабрикантов в палате общим, чем часы “рабочих рук” на фабрике.

Добавление к примечанию 32. Не говоря уже о фальши содержания, изложение Сениора путаное. Сказать он хотел, собственно, только вот что: фабрикант заставляет рабочего ежедневно работать 11¹/₂, или ²³/₂ часа. Подобно отдельному рабочему дню, весь годовой труд состоит из 11¹/₂. или ²³/₂ часа (помноженных на число рабочих дней в году). При этом предположении ²³/₂ рабочего часа производят годовой продукт в 115 000 фунтов стер­лингов; ¹/₂ рабочего часа производит 115 000 ф. ст. * ¹/₂₃; ¹/₂ рабочего часа производят 115 000 ф. ст. * ²⁰/₂₃ = 100 000 ф. ст., т. е. они только возмещают авансированный капитал. Остаются ³/₂ рабочих часа, которые производят 115 000 ф. ст. * ³/₂₃ = 15 000, т. е. валовую прибыль. Из этих ³/₂ рабочего часа ¹/₂ рабочего часа производит 115000 ф. ст. * ¹/₂₃ = 5000 ф. ст., т. е. производит только возмещение износа фабрики и машин. Последние две половины рабочего часа, т. е. последний рабочий час, производят 115 000 ф. ст. * ²/₂₃ =  10 000 ф. ст., т. е. чистую прибыль. В тексте Сениор превращает последние ³/₂₃ продукта в части самого рабочего дня.

214                    ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

дня растрачивают на производство, а следовательно на воспроиз­водство, или возмещение, стоимости зданий, машин, хлопка, угля и т. д., то всякий анализ был излишним. Он мог просто ответить: Милостивые государи! Если вы заставите работать 10 часов вместо 11¹/₂, то при прочих равных условиях ежедневное потребление хлопка, машин и т. д. сократится на l¹/₂ часа. Следовательно, вы выиграете ровно столько же, сколько вы потеряли. В будущем ваши рабочие станут затрачивать на воспроизводство, или возмещение, авансированной капитальной стоимости на 1¹/₂ часа меньше. А если бы Сениор не поверил им на слово и как сведущее лицо признал бы необходимым особый анализ, то он должен был бы прежде всего по­просить господ фабрикантов о том, чтобы в вопросе, касающемся исключительно отношения чистой прибыли к величине рабочего дня, они не сваливали в одну кучу машины и фабричные зда­ния, сырой материал и труд, а соблаговолили бы выделить по­стоянный капитал, заключающийся в фабричных зданиях, маши­нах, сыром материале и т. д., на одну сторону, капитал же, аван­сированный на заработную плату, — на другую сторону. Если бы тогда оказалось, например, что по вычислениям фабрикантов рабочий воспроизводит, или возмещает, заработную плату в ²/₂ ра­бочих часа, или в один час, то наш аналитик должен был бы про­должить:

Согласно вашим данным, рабочий в предпоследний час произ­водит свою заработную плату, а в последний — вашу прибавочную стоимость, или чистую прибыль. Так как в равные промежутки вре­мени он производит равные стоимости, то продукт предпоследнего часа имеет такую же стоимость, как и продукт последнего. Далее, рабочий производит стоимость лишь при том условии, если он за­трачивает труд и количество его труда измеряется его рабочим временем. Последнее, согласно вашим данным, составляет 11¹/₂ ча­сов в день. Одну часть этих 11¹/₂ часов он употребляет на произ­водство, или на возмещение, своей заработной платы, другую часть на производство вашей чистой прибыли. Ничего больше он не делает в продолжение рабочего дня. А так как, согласно вашему утверждению, его заработная плата и доставляемая им прибавоч­ная стоимость суть равновеликие стоимости, то он, очевидно, про­изводит свою заработную плату в 5³/₄ часа и вашу чистую при­быль в остальные 5³/₄ часа. Так как, далее, стоимость продукта, произведенного в два часа прядения, равна сумме стоимости его за­работной платы плюс ваша чистая прибыль, то эта стоимость пряжи должна измеряться 11¹/₂ рабочими часами: продукт предпослед­него часа 5³/₄ рабочих часа, продукт последнего часа — ditto [то­же]. Мы подходим теперь к щекотливому пункту. Итак, внимание! Предпоследний рабочий час — такой же обыкновенный рабочий час, как и первый. Ni plus, ni moins [He более и не менее]. Поэтому, как же может прядильщик в один рабочий час произвести стоимость

ГЛАВА VII. - НОРМА ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ                                    215

пряжи, представляющую 5³/₄ рабочих часа? В действительности он и не совершает такого чуда. Та потребительная стоимость, которую он производит в один рабочий час, есть определенное количество пряжи. Стоимость этой пряжи измеряется 5³/₄ рабочего часа, из которых 4³/₄ уже заключаются, помимо содействия с его стороны, в средствах производства, в хлопке, машинах и т. д., потребленных в течение часа, а ⁴/₄, или один час, присоединены им самим. Таким образом, так как его заработная плата производится в 5³/₄ часа, а продукт, произведенный в один час прядения, точно так же содер­жит 5³/₄ рабочего часа, то нет решительно никакого волшебства в том, что новая стоимость, произведенная им в продолжение 5³/₄ часа прядения, равна стоимости продукта одного часа пряде­ния. Но вы совершенно заблуждаетесь, если думаете, будто он за­трачивает хотя бы один атом своего рабочего дня на воспроизвод­ство, или “возмещение”, стоимостей хлопка, машин и т. д. Благо­даря тому, что его труд делает из хлопка и веретен пряжу, благодаря тому, что он прядет, стоимость хлопка и веретен сама собой перехо­дит на пряжу. Это — следствие качества его труда, а не количества. Конечно, в один час он перенесет на пряжу большую стоимость хлопка и т. д., чем в ¹/₂ часа, но лишь по той причине, что в 1 час он перепрядет хлопка больше, чем в ¹/₂ часа. Итак, вы видите: ваше утверждение, что рабочий в предпоследний час производит стои­мость своей заработной платы, а в последний час — чистую при­быль, означает только, что в пряже, представляющей продукт двух часов его рабочего дня, будут ли то первые или последние часы, воплощено 11¹/₂ рабочих часов, — ровно столько же, сколько на­считывается во всем его рабочем дне. А утверждение, что он в пер­вые 5³/₄ часа производит свою заработную плату, а в последние 5³/₄ часа — вашу чистую прибыль, означает только, что первые 5³/₄ часа вы оплачиваете, а последние 5³/₄ часа не оплачиваете. Я говорю об оплате труда, а не об оплате рабочей силы, просто поль­зуясь вашим жаргоном. Теперь, господа, если вы возьмете отноше­ние рабочего времени, которое вы оплачиваете, к тому рабочему времени, которого вы не оплачиваете, то вы найдете, что оно равно отношению половины дня к половине дня, т. е. 100%, что, несом­ненно, — очень хороший процент. Не подлежит также никакому сомнению, что если вы заставите работать своих рабочих 13 часов вместо 11¹/₂ и излишние 1¹/₂ часа просто присоедините к прибавоч­ному труду, что было бы совершенно в вашем духе, то последний возрастет с 5³/₄ часа до 7¹/₄ часа, а потому норма прибавочной стои­мости повысится с 100% до 126²/₂₃%. Но вы слишком безумные сан­гвиники, если вы надеетесь, что вследствие присоединения 1¹/₂ ча­сов она увеличится с 100% до 200% и даже более чем до 200%, т. е. что она “более чем удвоится”. С другой стороны, — сердце чело­века — удивительная вещь, особенно, если человек носит сердце в своем кошельке, — вы слишком мрачные пессимисты, если вы

216                         ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. — ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

опасаетесь, что с сокращением рабочего дня с 11¹/₂ до 10¹/₂ часов пойдет прахом вся ваша чистая прибыль. Отнюдь нет. При прочих равных условиях прибавочный труд понизится с 5³/₄ до 4³/₄ часа, что все еще дает весьма значительную норму прибавочной стои­мости, именно 82¹⁴/₂₃%. Но ваш роковой “последний час”, о кото­ром вы рассказываете сказок больше, чем хилиасты о светопре­ставлении, это — “all bosh” [ “совершенный вздор” ]. Потеря его не отнимет у вас “чистой прибыли”, а у используемых вами детей обо­его пола — “чистоты душевной” ^32а).

Когда действительно пробьет ваш “последний часочек”, вспом­ните оксфордского профессора. А пока до приятного свидания в

^32а) Если Сениор доказал, что от “последнего рабочего часа” зависит чистая прибыль фабрикантов, существование английской хлопчатобумажной промышленности и положение Англии на мировом рынке, то д-р Эндрыо Юр в придачу к этому доказал ⁸³, в свою очередь, что если фабричных детей и подростков моложе 18 лет не запирать на полные 12 часов в теплой и чистой нравственной атмосфере фабричного помещения, а “одним часом” раньше выталкивать их в неуютный и распущенный внешний мир, то праздность и порок лишат их душевной чистоты. С 1848 г. фабричные инспектора в своих полугодовых “Reports” неустанно поддразнивают фабрикантов “последним”, “роковым часом”. Так, г-н Хауэлл а своем фабричном отчете от 31 мая 1855 г. говорит: “Если бы следующее остроумное вычис­ление” (он цитирует Сениора) “было правильно, то оказалось бы, что каждая хлопчато­бумажная фабрика в Соединенном королевстве с 1850 г. работала себе в убыток” (“Reports of the Inspectors of Factories for the half year ending 30th April 1855”, p. 19, 20). В 1848 г., когда десятичасовой билль прошел через парламент, фабриканты сельских льнопрядилен, рассеянных между графствами Дорсет и Сомерсет, принудили некоторых рабочих, на которых распространялось ограничение рабочего дня, принять контрпетицпю, в которой, между прочим, говорится: “Мы, просители-родители, полагаем, что добавочный час празд­ности не может иметь никакого иного результата, кроме деморализации наших детей, ибо праздность — мать всех пороков”. По этому поводу фабричный отчет от 1 декабря 1848 г. замечает: “Воздух льнопрядилен, где работают дети этих добродетельно-нежных роди­телей, до такой степени насыщен пылью и частицами волокон сырого материала, что чрез­вычайно неприятно пробыть в прядильне хотя бы только 10 минут, так как льняная пыль, от которой нет никакого спасения, проникая в глаза, уши, нос и рот, вызывает мучитель­нейшее ощущение. Самый труд, вследствие безумной быстроты машин, требует постоянно ловкости и движения при неослабном внимании, и представляется несколько жестоким за­ставить родителей употреблять слово “леность” по адресу собственных детей, которые, за вычетом времени на еду, 10 полных часов прикованы к такой работе, в такой атмосфере... Эти дети работают дольше, чем батраки в соседних деревнях. Такие безжалостные обви­нения в “праздности и пороке” следует заклеймить как чистейшее ханжество и самое бес­стыдное лицемерие... Та часть общества, которая приблизительно двенадцать лет тому назад была поражена самоуверенностью, с которой публично и совершенно серьезно воз­вещали, опираясь на санкцию высокого авторитета, будто вся “чистая прибыль” фабри­канта проистекает из “последнего часа” труда и потому сокращение рабочего дня на один час уничтожит всю чистую прибыль, — эта часть общества, говорим мы, едва ли поверит своим глазам, когда она увидит, что оригинальное открытие относительно благодеяний “послед­него часа” с того времени усовершенствовано настолько, что оно теперь в одинаковой мере включает в себя и “мораль” и “прибыль”, так что если продолжительность детского труда будет сокращена до 10 полных часов, то вместе с чистой прибылью хозяев улетучится и нравственность детей, так как и то и другое зависит от этого последнего, этого “фатального часа” (“Reports of Insp. of Fact. for 31st Oct. 1848”, p. 101). Этот же фабричный отчет при­водит потом образчики “морали” и “добродетели” этих господ фабрикантов, образчики тех каверз, уловок, приманок, угроз, подделок и т. д., которые они пускали в ход для того, чтобы заставить немногих совершенно безответных рабочих подписывать петиции такого рода, а потом выдавать эти петиции перед парламентом за петиции целой отрасли промышлен­ности, целых графств. — В высшей степени характерным для современного состояния так называемой экономической “науки” остается тот факт, что ни сам Сениор, — который, к своей чести, впоследствии энергично выступил за фабричное законодательство. — ни его первоначальные и позднейшие противники не сумели разобраться в ложных выводах “ори­гинального открытия”. Они просто апеллировали к фактам и опыту. Why и wherefore [как и почему] — осталось для них тайной.

 217

лучшем мире. Addio!.. [До свидания!] ³³⁾ Сигнал “последнего ча­са”, открытого Сениором в 1836 г., был снова подан 15 апреля 1848 г. в лондонском “Economist” Джемсом Уилсоном, одним из главных экономических мандаринов, в его полемике против закона о десятичасовом рабочем дне.

4. ПРИБАВОЧНЫЙ ПРОДУКТ

Ту часть продукта (¹/₁₀ часть 20 ф. пряжи, или два фунта пряжи в примере из раздела 2), в которой выражается прибавочная стои­мость, мы называем прибавочным продуктом (surplus produce, produit net). Как норма прибавочной стоимости определяется отно­шением последней не ко всей сумме капитала, а только к его пе­ременной составной части, так и уровень прибавочного продукта определяется отношением последнего не ко всему остальному про­дукту, а только к той части продукта, в которой выражается необхо­димый труд. Как производство прибавочной стоимости есть определяющая цель капиталистического производства, так и степень богатства измеряется не абсолютной величиной продукта, а относительной величиной прибавочного продукта ³⁴⁾.

Сумма необходимого труда и прибавочного труда, отрезков вре­мени, в которые рабочий производит стоимость, возмещающую его рабочую силу, и прибавочную стоимость, образует абсолютную ве­личину его рабочего времени — рабочий день (working day).

³³⁾ Однако господин профессор все же извлек некоторую пользу из своей манчестер­ской прогулки. В “Letters on the Factory Act” весь чистый доход — “прибыль” и “процент” и даже “something more” [“нечто большее”] — зависит от одного неоплаченного рабочего часа рабочего! Годом раньше, в своем “Outline of Political Economy”, сочиненном для окс­фордских студентов и образованных филистеров, Сениор, полемизируя против рикардовского определения стоимости рабочим временем, “открыл”, что прибыль возникает из труда капиталиста, а процент — из его аскетизма, из его “Abstinenz” [“воздержания”]. Выдумка была старая, но слово “Abstinenz” было новое. Г-н Рошер верно перевел его на немецкий язык словом “Enlhaltung” [“воздержание”]. Но его соотечественники, менее знакомые с латынью, — Вирты, Шульцы и другие Михели, — превратили “воздержание” в монашеское “Enisagung” [ “самоотречение” ].

³⁴⁾ “Для человека, имеющего капитал в 20 000 ф. ст., приносящий ему ежегодно 2000 ф. ст. прибыли, совершенно безразлично, доставляет ли его капитал занятие 100 или 1 000 человек, продается ли произведенный товар за 10 000 или за 20 000 ф. ст.. если только получаемая им прибыль в каждом случае не падает ниже 2 000 фунтов стерлингов. Но таков ли также и реальный интерес всей нации? Если только ее чистый реальный доход, её рента и прибыль, не изменяется, то не имеет никакого значения, насчитывает ли эта нация 10 или 12 миллионов человек” (Ricardo. “The Principles of Political Economy”, 3 rd ed. London, 1821, p. 416). Задолго до Рикардо Артур Юнг, фанатик прибавочного продукта, вообще болтливый, не обладающий критическим умом автор, репутация которого стоит в обратном отношении к его заслугам, писал, между прочим: “Какую пользу имело бы современное государство от целой провинции, земля которой, как бы хорошо она ни обрабатывалась, разделена по древнеримскому образцу, между мелкими независимыми крестьянами? Какой Цели служила бы эта земля, кроне той единственной, что на ней производились бы люди (“the mere purpose of breeding men”), что само по себе составляет самую бесполезную Цель?” (“is a most useless purpose”) (Arthur Young. “Political Arithmetic etc.”. London, 1774, p. 47).

Добавление к примечанию 34. Странной представляется “сильная склонность... изобра­жать чистое богатство как нечто благотворное для рабочего класса... Между тем совершенно очевидно, что оно благотворно не потому, что оно чистое” (Th. Hopkins. “On Rent of  Land etc.”. London, 1828, p. 126).

218

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

РАБОЧИЙ ДЕНЬ

1. ПРЕДЕЛЫ РАБОЧЕГО ДНЯ

Мы исходили из предположения, что рабочая сила покупается и продается по своей стоимости. Стоимость ее, как и стоимость вся­кого другого товара, определяется рабочим временем, необходимым для ее производства. Следовательно, если для производства жиз­ненных средств рабочего, потребляемых им в среднем ежедневно, требуется 6 часов, то в среднем он должен работать по 6 часов в день, чтобы ежедневно производить свою рабочую силу, или чтобы воспроизводить стоимость, получаемую при ее продаже. Необхо­димая часть его рабочего дня составляет в таком случае 6 часов и является поэтому, при прочих неизменных условиях, величиной данной. Но этим еще не определяется величина самого рабо­чего дня.

Предположим, что линия а______b изображает продолжительность, или длину, необходимого рабочего времени, равную, ска­жем, 6 часам. Смотря по тому, будет ли продолжен труд за пределыab на 1, 3, 6 часов и т. д., мы получим 3 различных линии:

a     b c,                       a      b   c                                 a      b      c

изображающие три различных рабочих дня в 7, 9 и 12 часов. Линия bc, служащая продолжением линии ab, изображает длину приба­вочного труда. Так как рабочий день = ab + bc, или ас, то он изменяется вместе с переменной величиной bc. Так как ab есть величина данная, то отношение bc к ab всегда может быть измерено. В рабо­чем дне I оно составляет ¹/₆, в рабочем дне II — ³/₆ и в рабочем дне

219

III — ⁶/₆. Так как, далее, отношение  ^{прибавочное рабочее время}/_{необходимое рабочее время} определяет норму прибавочной стоимости, то последняя дана, если из­вестно отношение этих линий. Она составляет в трех приведенных выше рабочих днях соответственно 16 ²/₃%, 50% и 100%. Наоборот, одна норма прибавочной стоимости не дала бы нам величины рабо­чего дня. Если бы, например, она равнялась 100%, то рабочий день мог бы продолжаться 8, 10, 12 часов и т. д. Она указывала бы на то, что две составные части рабочего дня, необходимый труд и приба­вочный труд, равны по своей величине, но не показывала бы, как велика каждая из этих частей.

Итак, рабочий день есть не постоянная, а переменная вели­чина. Правда, одна из его частей определяется рабочим временем, необходимым для постоянного воспроизводства самого рабочего, но его общая величина изменяется вместе с длиной, или продол­жительностью, прибавочного труда. Поэтому рабочий день мо­жет быть определен, но сам по себе он — неопределенная величина ³⁵⁾.

Хотя, таким образом, рабочий день есть не устойчивая, а теку­чая величина, все же, с другой стороны, он может изменяться лишь в известных границах. Однако минимальные пределы его не могут быть определены. Правда, если мы предположим, что линия bc, слу­жащая продолжением линии ab, или прибавочный труд, = 0, то мы получим минимальную границу, а именно ту часть дня, которую рабочий необходимо должен работать для поддержания собствен­ного существования. Но при капиталистическом способе производ­ства необходимый труд всегда составляет лишь часть его рабочего дня, т. е. рабочий день никогда не может сократиться до этого мини­мума. Зато у рабочего дня есть максимальная граница. Он не может быть продлен за известный предел. Эта максимальная граница оп­ределяется двояко. Во-первых, физическим пределом рабочей си­лы. Человек может расходовать в продолжение суток, естественная продолжительность которых равна 24 часам, лишь определенное количество жизненной силы. Так, лошадь может работать изо дня в день лишь по 8 часов. В продолжение одной части суток сила должна отдыхать, спать, в продолжение другой части суток человек должен удовлетворять другие физические потребности — питаться, мыться, одеваться и т. д. Кроме этих чисто физических границ удлинение рабочего дня наталкивается на границы морального свойства: рабочему необходимо время для удовлетворения интел­лектуальных и социальных потребностей, объем и количество ко­торых определяется общим состоянием культуры. Поэтому изме­нения рабочего дня совершаются в пределах физических и социаль-

³⁵⁾ “Рабочий день — величина неопределенная; он может быть длинным или корот­ким” (“An Essay оn Trade and Commerce; containing Observations on Taxes etc.”. London, 1770, p. 73).

220                                          

ных границ. Но как те, так и другие границы весьма растяжимого свойства и открывают самые широкие возможности. Так. напри­мер, мы встречаем рабочий день в 8, 10, 12, 14, 16, 18 часов, т. е. самой различной длины.

Капиталист купил рабочую силу по ее дневной стоимости. Ему принадлежит ее потребительная стоимость в течение одного рабо­чего дня. Он приобрел, таким образом, право заставить рабочего работать на него в продолжение одного рабочего дня. Но что такое рабочий день ³⁶⁾? Во всяком случае, это нечто меньшее, чем естест­венный день жизни. На сколько? У капиталиста свой собственный взгляд на эту ultima Thule *, на необходимую границу рабочего дня. Как капиталист, он представляет собой лишь персонифицирован­ный капитал. Его душа — душа капитала. Но у капитала одно-единственное жизненное стремление — стремление возрастать, создавать прибавочную стоимость, впитывать своей постоянной частью, средствами производства, возможно большую массу при­бавочного труда ³⁷⁾. Капитал — это мертвый труд, который, как вампир, оживает лишь тогда, когда всасывает живой труд и живет тем полнее, чем больше живого труда он поглощает. Время, в продолжение которого рабочий работает, есть то время, в продолжение которого капиталист потребляет купленную им рабочую силу ^З8). Если рабочий потребляет свое рабочее время на самого себя, то он обкрадывает капиталиста ³⁹⁾.

Итак, капиталист ссылается на закон товарного обмена. Как и всякий другой покупатель, он старается извлечь возможно большую пользу из потребительной стоимости своего товара. Но вдруг раздается голос рабочего, который до сих пор заглушался шумом и грохотом [Sturm und Drang ] процесса производства.

Товар, который я тебе продал, отличается от остальной товарной черни тем, что его потребление создает стоимость, и притом боль­шую стоимость, чем стоит он сам. Потому-то ты и купил его. То, что для тебя является возрастанием капитала, для меня есть излишнее

³⁶⁾ Вопрос этот бесконечно важнее, чем знаменитый вопрос сэра Роберта Пиля к Бир­мингемской торговой палате: “Что такое фунт стерлингов?” — вопрос, который мог быть поставлен только потому, что Пиль так же плохо понимал Природу денег, как ц “little shilling men”⁸⁴ из Бирмингема.

* — буквально: крайнюю Фулу; здесь это выражение употребляется в смысле: крайний предел. (Фула — островная страна, находившаяся, по представлению древних, на крайнем севере Европы.) Ред.

³⁷⁾ “Задача капиталиста состоит в том, чтобы посредством затраченного капитала получить возможно большую сумму труда” (/. G. Courcelle-Seneuil. “Traite thooriquc el??? pratique des entreprises industrielles”, 2eme edit. Paris, 1857, p. 62).

³⁸⁾ “Потеря одного часа труда в день наносит громадный ущерб торговому государ­ству”. “Наблюдается очень большое потребление предметов роскоши рабочей беднотой этого королевства, в особенности мануфактурным населением; при этом оно потребляет и свое время — самый пагубный из всех видов потребления” (“An Essay on Trade and Com­merce etc.”. London, 1770, p. 47, 153).

³⁹⁾ “Если свободный рабочий предается минутному отдыху, то скаредная экономия, с беспокойством следящая за ним, начинает утверждать, что он ее обкрадывает” (N. Lin-guet. “Theorie des Loix Civilos etc.”. London, 1767, t. II, p. 466).

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                          221

расходование рабочей силы. Мы с тобой знаем на рынке лишь один закон: закон обмена товаров. Потребление товара принадлежит не продавцу, который отчуждает товар, а покупателю, который при­обретает его. Поэтому тебе принадлежит потребление моей дневной рабочей силы. Но при помощи той цены, за которую я каждый день продаю рабочую силу, я должен ежедневно воспроизводить ее, чтобы потом снова можно было ее продавать. Не говоря уже о есте­ственном изнашивании вследствие старости и т. д., у меня должна быть возможность работать завтра при том же нормальном состоя­нии силы, здоровья и свежести, как сегодня. Ты постоянно пропо­ведуешь мне евангелие “бережливости” и “воздержания”. Хорошо. Я хочу, подобно разумному, бережливому хозяину, сохранить свое единственное достояние — рабочую силу и воздержаться от всякой безумной растраты ее. Я буду ежедневно приводить ее в текучее состояние, превращать в движение, в труд лишь в той мере, в какой это не вредит нормальной продолжительности ее существования и ее нормальному развитию. Безмерным удлинением рабочего дня ты можешь в один день привести в движение большее количество моей рабочей силы, чем я мог бы восстановить в три дня. То, что ты таким образом выигрываешь на труде, я теряю на субстанции труда. Пользование моей рабочей силой и расхищение ее — это совер­шенно различные вещи. Если средний период, в продолжение кото­рого средний рабочий может жить при разумных размерах труда, составляет 30 лет, то стоимость моей рабочей силы, которую ты мне уплачиваешь изо дня в день, ¹/_365х30, или ¹/₁₀₉₅₀  всей её стоимости. Но если ты потребляешь ее в 10 лет и уплачиваешь мне еже­дневно ¹/₁₀₉₅₀ вместо ¹/₃₆₅₀ всей ее стоимости, т. е. лишь ¹/₃ дневной ее стоимости, то ты, таким образом, крадешь у меня ежедневно ²/₃ стоимости моего товара. Ты оплачиваешь мне однодневную ра­бочую силу, хотя потребляешь трехдневную. Это противно нашему договору и закону товарообмена. Итак, я требую рабочего дня нор­мальной продолжительности и требую его, взывая не к твоему серд­цу, так как в денежных делах сердце молчит. Ты можешь быть об­разцовым гражданином, даже членом общества покровительства животным и вдобавок пользоваться репутацией святости, но у той вещи, которую ты представляешь по отношению ко мне, нет сердца в груди. Если кажется, что в ней что-то бьется, так это просто бие­ние моего собственного сердца. Я требую нормального рабочего дня, потому что, как всякий другой продавец, я требую стоимости моего товара ⁴⁰⁾.

⁴⁰⁾ Во время большой стачки лондонских строительных рабочих в 1860 — 1861 гг.. требовавших сокращения рабочего дня до 9 часов, их комитет опубликовал заявление, почти совпадающее с речью нашего рабочего. В нем не без иронии указывается, что наиболее алчный из “строительных предпринимателей”, некий сэр М. Пито, пользуется “репутацией святости”. (Этот самый Пито после 1867 г. кончил тем же, чем и Штраусберг!)

222                                             

Мы видим, что если не считать весьма растяжимых границ рабо­чего дня, то природа товарного обмена сама не устанавливает ни­каких границ для рабочего дня, а следовательно и для прибавочного труда. Капиталист осуществляет свое право покупателя, когда стремится по возможности удлинить рабочий день и, если возможно, сделать два рабочих дня из одного. С другой стороны, спе­цифическая природа продаваемого товара обусловливает предел потребления его покупателем, и рабочий осуществляет свое право продавца, когда стремится ограничить рабочий день определенной нормальной величиной. Следовательно, здесь получается антиномия, право противопоставляется праву, причем оба они в равной мере санкционируются законом товарообмена. При столкновении двух равных прав решает сила. Таким образом, в истории капита­листического производства нормирование рабочего дня выступает как борьба за пределы рабочего дня, борьба между совокупным капиталистом, т. е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, т. е. рабочим классом.

2. НЕУТОЛИМАЯ ЖАЖДА ПРИБАВОЧНОГО ТРУДА. ФАБРИКАНТ И БОЯРИН

Капитал не изобрел прибавочного труда. Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства ⁴¹⁾, будет ли этим собственником афинский χαλός χάγαδός [аристократ], этрусский теократ, civis romanus [римский гражданин], норманский барон, американский рабовла­делец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист ⁴²⁾. Впрочем, ясно, что если в какой-нибудь общественно-экономической формации преимущественное значение имеет не меновая стоимость, а потребительная стоимость продукта, то прибавочный труд ограничивается более или менее узким кругом по­требностей, но из характера самого производства еще не вытекает безграничная потребность в прибавочном труде. Ужасным стано­вится чрезмерный труд в древности в тех случаях, когда дело идет о добывании меновой стоимости в ее самостоятельной денежной форме — в производстве золота и серебра. Насильственный труд, убивающий работника, является здесь официальной формой чрез-

⁴¹⁾  “Те, кто работает... действительно кормят и пенсионеров... называемых богатыми... и самих себя” (Edmund Burke. “Thoughts and Details on Scarcity”. London, 1800, p. 2, 3).

⁴²⁾ В своей “Romische Geschichte” Нибур делает очень наивное замечание: “Нечего скрывать, что произведения, подобные этрусским, поражающие даже в обломках, предпола­гают существование в мелких (!) государствах господ и рабов”. Гораздо глубже заметил Сисмонди, что “брюссельские кружева” предполагают существование хозяев и наемных рабочих.

223

мерного труда. Достаточно почитать Диодора Сицилийского ⁴³⁾. Од­нако это исключения для древнего мира. Но как только народы, у которых производство совершается еще в сравнительно низких формах рабского, барщинного труда и т. д., вовлекаются в мировой рынок, на котором господствует капиталистический способ произ­водства и который преобладающим интересом делает продажу про­дуктов этого производства за границу, так к варварским ужасам рабства, крепостничества и т. д. присоединяется цивилизованный ужас чрезмерного труда. Поэтому труд негров в южных штатах Американского союза носил умеренно-патриархальный характер до тех пор, пока целью производства было главным образом непо­средственное удовлетворение собственных потребностей. Но по мере того как экспорт хлопка становился жизненным интересом для этих штатов, чрезмерный труд негра, доходящий в отдельных слу­чаях до потребления его жизни в течение семи лет труда, стано­вился фактором рассчитанной и рассчитывающей системы. Тут дело шло уже не о том, чтобы выколотить из него известное коли­чество полезных продуктов. Дело заключалось в производстве самой прибавочной стоимости. То же самое происходило с барщин­ным трудом, например в Дунайских княжествах.

Сравнение неутолимой  жажды  прибавочного труда в Дунай­ских княжествах  с  такой  же  жаждой  на  английских  фабриках представляет особенный интерес, потому что  прибавочный труд при барщине обладает самостоятельной, осязательно воспринимае­мой формой.

Предположим, что рабочий день состоит из 6 часов необходи­мого труда и 6 часов прибавочного труда. В таком случае свободный рабочий доставляет капиталисту еженедельно 6х6, или 36 часов прибавочного труда. Это равносильно тому, как если бы он работал 3 дня в неделю на себя и 3 дня в неделю даром на капиталиста. Но это распадение рабочего времени незаметно. Прибавочный труд и необходимый труд сливаются вместе. Поэтому то же самое отноше­ние я мог бы, например, выразить в таком виде, что рабочий в про­должение каждой минуты работает 30 секунд на себя и 30 секунд на капиталиста и т. д. Иначе обстоит дело с барщинным трудом. Необходимый труд, который выполняет, например, валашский крестьянин для поддержания собственного существования, про­странственно отделен от его прибавочного труда на боярина. Пер­вый труд он выполняет на своем собственном поле, второй — в гос­подском поместье. Обе части рабочего времени существуют поэтому

⁴³⁾ “Нельзя без сострадания к их ужасной судьбе видеть этих несчастных” (работаю­щих на золотых приисках между Египтом, Эфиопией и Аравией), “не имеющих возмож­ности позаботиться хотя бы о чистоте своего тела или о прикрытии своей наготы. Ибо здесь нет места снисхождению и пощаде по отношению к больным, калекам, старикам, к женской слабости. Все должны работать, принуждаемые к этому ударами бича, и только смерть кла­дет конец их мучениям и нужде”) “Diodor's von Sicilien historische Bibliothek”, Buch 3, cap. 13).

224

самостоятельно, одна рядом с другой. В форме барщинного труда прибавочный труд точно отделен от необходимого труда. Это раз­личие в форме проявления, очевидно, ничего не изменяет в коли­чественном отношении между прибавочным трудом и необходимым трудом. Три дня прибавочного труда в неделю остаются тремя дня­ми труда, который не создает эквивалента для самого рабочего, будет ли этот труд называться барщинным или наемным трудом. Но у капиталиста неутолимая жажда прибавочного труда про­является в стремлении к безмерному удлинению рабочего дня, у боярина же проще: в непосредственной погоне за барщинными днями ⁴⁴⁾.

Барщина соединялась в Дунайских княжествах с натуральными рентами и прочими атрибутами крепостного состояния, но она со­ставляла основную дань, уплачиваемую господствующему классу. Там, где это имело место, барщина редко возникала из крепостного состояния, наоборот, обыкновенно крепостное состояние возникало из барщины ^44а). Так было в румынских провинциях. Их первона­чальный способ производства был основан на общинной собствен­ности, но не в ее славянской или индийской формах. Часть земель самостоятельно возделывалась членами общины как свободная частная собственность, другая часть — ager publicus [общинное поле] — обрабатывалась ими сообща. Продукты этого совместного труда частью служили резервным фондом на случай неурожаев и других случайностей, частью государственным фондом на покры­тие военных, церковных и других общинных расходов. С течением времени военная и духовная знать вместе с общинной собствен­ностью узурпировала и связанные с нею повинности. Труд свобод­ных крестьян на их общинной земле превратился в барщинный труд на похитителей общинной земли. Одновременно с этим разви­лись крепостные отношения, однако только фактически, а не юридически, пока они не были узаконены всемирной “освободи­тельницей”, Россией, под предлогом отмены крепостного права. Кодекс барщинных работ, обнародованный русским генералом Ки­селевым в 1831 г., был, конечно, продиктован самими боярами. Так Россия одним ударом завоевала магнатов Дунайских княжеств

⁴⁴⁾  Последующее относится к положению румынских провинций, как оно сложилось до переворота ⁸⁵, совершившегося после Крымской войны.

^44а) {Примечание к 3 изданию. Это относится также и к Германии, в особенности к Ост-Эльбской Пруссии. В XV веке немецкий крестьянин, хотя и обязан был почти повсюду нести известные повинности продуктами и трудом, но вообще был, по крайней мере факти­чески, свободным человеком. Немецкие колонисты Бранденбурга, Померании, Силезии и Восточной Пруссии и юридически признавались свободными. Победа дворянства в Кресть-янской войне положила этому конец. Не только побежденные крестьяне Южной Германии снова сделались крепостными, но уже с половины XVI века свободные крестьяне Восточ-ной Пруссии, Бранденбурга, Померании и Силезии, а вскоре и Шлезвиг-Гольштейна были низведены до положения крепостных. (Maurer. “Geschichte der Fronhofe, der Bauernhofe und Hofverfassung in Deutschland”. Bd. IV; Meitzen. “Der Boden und die landwirtschaft-lichen Verhaltnisse des preussischen Staates nach dem Gebietsumfange vor 1866”; Hanssen. “Leibeigenschaft in Schleswig-Holstein”.) Ф. Э.}

225

и стяжала одобрительные рукоплескания либеральных кретинов всей Европы.

По “Reglement organique”⁸⁶, как называется этот кодекс бар­щинных работ, каждый валашский крестьянин, помимо массы под­робно перечисленных натуральных повинностей, обязан был еще по отношению к так называемому земельному собственнику: 1) две­надцатью рабочими днями без уточнения характера работы; 2) од­ним днем работы в поле и 3) одним днем возки леса. Итого 14 дней в году. Однако с глубоким пониманием политической экономии ра­бочий день берется не в его обыкновенном смысле, а как рабочий день, необходимый для производства среднего дневного продукта; средний же дневной продукт хитроумно определен таким образом, что ни один циклоп не справился бы с ним в сутки. Поэтому сам “Reglement” в сухих выражениях с истинно русской иронией разъ­ясняет,   что  под   12  рабочими  днями  следует  разуметь  продукт 36 дней ручного труда; день работы в поле означает три дня и день возки леса — также три дня. Всего 42 барщинных дня. Но сюда присоединяется так называемая “Jobagie”, т. е. услуги, оказывае­мые  землевладельцу  в  случае  чрезвычайных   производственных надобностей. Соответственно численности ее населения каждая де­ревня ежегодно должна выставить  в  порядке   “Jobagie”   опреде­ленный  контингент рабочей силы.  Этот  добавочный  барщинный труд определяется в 14 дней для каждого валашского крестьяни­на.   Таким  образом,   предписанный   барщинный   труд  составляет 56 рабочих дней ежегодно. Сельскохозяйственный же год в Ва­лахии, вследствие плохого климата, насчитывает всего 210 дней, из которых надо вычесть 40 воскресных и праздничных дней и в среднем 30 непогожих дней, итого 70 дней. Таким образом, ос­тается   110 рабочих дней. Отношение  барщинного труда к необ­ходимому   труду — ^5б/₈₄,   или   66²/₃  процента,   выражает  гораздо меньшую норму прибавочной стоимости, чем та,  которая характеризует труд английского сельскохозяйственного или фабрично­го рабочего. Однако это лишь законом установленный барщинный труд. A  “Reglement organique”  с еще большим   “либерализмом”, чем  английское   фабричное   законодательство,   дает  возможность обходить собственные  предписания.  После того  как из  12 дней было сделано 58,  номинальная дневная выработка в каждый из 56 барщинных  дней  определяется  таким  образом,  что  не  обой­тись без надбавки на следующие дни. Например, в один день дол­жен быть  прополот  земельный  участок  такого  размера,   что   на производство этой операции, особенно на кукурузном поле, требу­ется  в  действительности  вдвое  больше   времени.   Установленное законом дневное задание по отдельным видам сельскохозяйствен­ных работ может быть так истолковано, что начало дня придется на май, а конец — на октябрь. Для Молдавии постановления еще суровее.

226

“Двенадцать барщинных дней по “Reglement organique”, — восклицает один упоенный победой боярин, — составляют 365 дней в году!” ⁴⁵⁾.

Если “Reglement organique” Дунайских княжеств был положи­тельным выражением неутолимой жажды прибавочного труда, ко­торая узаконивается каждым параграфом, то английские фабрич­ные акты являются отрицательным выражением все той же жажды, Эти законы обуздывают стремления капитала к безграничному вы-сасыванию рабочей силы, устанавливая принудительное ограниче­ние рабочего дня государством, и притом государством, в котором господствуют капиталист и лендлорд. Не говоря уже о нарастаю­щем рабочем движении, с каждым днем все более грозном, ограни­чение фабричного труда было продиктовано той же самой необхо­димостью, которая заставила выливать гуано на английские поля. То же слепое хищничество, которое в одном случае истощало землю, в другом случае в корне подрывало жизненную силу нации. Перио­дически повторявшиеся эпидемии говорили здесь так же убеди­тельно, как уменьшение роста солдат в Германии и во Франции 46).

Действующий теперь (1867) фабричный акт 1850 г. устанавли­вает средненедельный рабочий день в 10 часов, именно в течение первых 5 дней недели по 12 часов, с 6 часов утра до 6 часов вече­ра, — причем из этого времени ¹/₂ часа полагается по закону на завтрак и 1 час на обед, так что остается 10 1/2 рабочих часов, — и в субботу 8 часов, от 6 часов утра до 2 часов пополудни, из которых ¹/₂ часа полагается на завтрак. Остается 60 рабочих часов, по 10 ¹/₂ для первых пяти дней недели, 7 ¹/₂ — для последнего дня недели ⁴⁷⁾. Введены особые контролеры, наблюдающие за исполнением этого закона, непосредственно подчиненные министерству внутренних дел фабричные инспектора, отчеты которых публикуются парла­ментом каждое полугодие. Они дают, таким образом, постоянные и официальные статистические данные относительно капиталисти­ческой жажды прибавочного труда.

⁴⁵⁾  Дальнейшие подробности можно найти у E. Regnault. “Histoire politique et sociale des Principautes Danubiennes”. Paris, 1855  [p. 304 sq.].

⁴⁶⁾ “В общем превышение среднего роста указывает до известной степени на процве­тание живого существа... Рост человека уменьшается, если его благосостоянию наносится ущерб физическими или социальными условиями... Во всех европейских странах, где су­ществует конскрипция, со времени ее введения средний рост мужчин и общая их пригод­ность к военной службе уменьшились. До революции (1789 г.) минимум для пехотинца во Франции был равен 165 см, в 1818 г. (закон 10 марта) — 157, по закону 21 марта 1832 г. — 156 см. Во Франции в среднем более половины призывающихся признаются негодными вследствие малого роста и физических недостатков. В Саксонии в 1780 г. минимум был 178 см, теперь 155 см. В Пруссии теперь 157 см. По данным доктора Мейера, опубликован­ным в “Bayerische Zeitung” от 9 мая 1862 г., оказывается, что в Пруссии за 9-летний проме­жуток времени в среднем из 1 000 рекрутов 716 признавались негодными к военной службе: 317 из-за малого роста и 399 в связи с физическими недостатками... В 1858 г. Берлин не мог выставить надлежащего контингента рекрутов: не хватило 156 человек” (J. v, Liebig. “Die Chemie in ihrer Anwondung auf Agrikultur und Physiologie”. 7. Aufl., 1862. Band 1, S. 117, 118).

⁴⁷⁾ История   фабричного  акта   1850  г.  дается  в  дальнейшем   ходе  изложения   этой главы.

227

Послушаем же на минуту фабричных инспекторов ⁴⁸⁾.

“Фабрикант, прибегающий к обману, начинает работу на четверть часа — иног­да больше, иногда меньше, чем на четверть часа, — раньше 6 часов утра и закапчи­вает ее на четверть часа — иногда больше, иногда меньше — позже б часов вечера. Он отнимает по 5 минут от начала и конца получаса, определенного на завтрак, и урывает по 10 минут в начале и в конце часа, определенного на обед. В субботу ра­бота заканчивается у него на четверть часа — иногда больше, иногда меньше, чем на четверть часа, — позже двух часов пополудни. Таким образом, он выигрывает:

Это составляет 5 часов 40 минут в неделю, что, умноженное на 50 рабочих не­дель, за вычетом 2 недель на праздники и случайные перерывы работы, дает 27 ра­бочих дней” ⁴⁹⁾. “Если рабочий день ежедневно удлиняется на 5 минут, то это составит 2¹/₂ ра­бочих дня в год” ⁵⁰⁾. “Лишний час в день, добываемый таким путем, что кусочек времени урывается то тут, то там, делает из 12 месяцев в году 13”

Кризисы, во время которых производство прерывается и работа совершается лишь “неполное время”, лишь по нескольку дней в не­делю, конечно, ничего не изменяют в стремлении к удлинению ра­бочего дня. Чем больше сократились дела, тем больше должна быть выручка с каждого дела. Чем меньше времени может продолжаться работа, тем продолжительнее должно быть прибавочное рабочее

⁴⁸⁾ Периода от возникновения крупной промышленности в Англии и до 1845 г. я ка­саюсь лишь в некоторых местах и для ознакомления с ним отсылаю читателя к книге: Ф. Эн­гельс. “Положение рабочего класса в Англии”. Лейпциг, 1845 [см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2]. Насколько глубоко понял Энгельс дух капиталистического способа про­изводства, показывают отчеты фабричных инспекторов, отчеты горных инспекторов и т. д., которые появились после 1845 г.; а как поразительно обрисовал он детали положения ра­бочего класса, показывает самое беглое сравнение его работы с официальными отчетами Комиссии по обследованию условий детского труда (1863 — 1867), появившимися на 18 — 20 лет позже. Эти отчеты касаются именно тех отраслей промышленности, в которых фаб­ричное законодательство еще не было введено до 1862 г., отчасти не введено еще и теперь. В этих отраслях, таким образом, в то положение, которое изображено Энгельсом, не было внесено извне сколько-нибудь существенных изменений. Мои примеры относятся главным образом к периоду свободной торговли после 1848 г., к тому райскому периоду, о котором так баснословно много слышали немцы от столь же болтливых, сколь и убогих в научном отношении разносчиков идей свободной торговли. — Впрочем, Англия фигурирует здесь на первом плане лишь потому, что она — классическая представительница капиталистиче­ского производства и что только она и обладает непрерывной официальной статистикой по освещаемым вопросам.

⁴⁹⁾ “Suggestions etc. by Mr. L. Homer, Inspector of Factories”, in “Factories Regulation Acts. Ordered by the House of Commons to be printed 9 August 1859”, p. 4, 5.

⁵⁰⁾   “Reports of the Insp. of Fact. for the half year, October 1856”, p. 35.

⁵¹⁾   “Reports etc. 30th April 1858”, p. 9.

228

время. Вот что сообщают фабричные инспектора о периоде кризиса 1857-1858 годов.

“Может показаться непоследовательностью самая возможность чрезмерного труда в такое время, когда торговля идет так плохо, но плохое ее состояние подтал­кивает беззастенчивых людей к нарушениям закона; они обеспечивают себе таким образом добавочную прибыль...” “В то самое время”,— говорит Леонард Хорнер, — “когда 122 фабрики моего округа совсем прекратили свое существование, 143 без­действуют, а все остальные работают неполное время, по-прежнему совершаются на­рушения установленного законом рабочего времени” ⁵²⁾. “Хотя”,— говорит г-н Хауэлл, — “большинство фабрик работает вследствие плохого положения дел лишь половинное время, я по-прежнему получаю все такое же количество жалоб на то, что ежедневно урывается (snatched) у рабочих ¹/₂ или ³/₄ часа путем посягатель­ства на то время, которое предназначено законом на еду и отдых” ⁵³⁾.

То же самое явление повторяется в меньшем масштабе во время ужасного хлопкового кризиса с 1861 по 1865 год ⁵⁴⁾.

“Если мы застаем рабочих за работой в обеденное или какое-нибудь другое не предусмотренное для работы время, то нам иногда говорят в оправдание, будто они ни за что не хотят уйти с фабрики, так что требуется принуждение, чтобы заставить их прекратить работу” (чистку машин и т. д.), “особенно вечером в субботу. Но если “руки” остаются на фабрике после остановки машин, так это происходит лишь по­тому, что между 6 часами утра и 6 часами вечера, в установленные законом рабочие часы, им не отводится времени для исполнения таких работ” ⁵⁵⁾.

“Добавочная прибыль, получаемая от перерабатывания сверх установленного законом времени, представляет для многих фабрикантов слишком большой соб­лазн, чтобы можно было ему противостоять. Они полагаются на то, что их не пой­мают, и рассчитывают, что, если это даже и будет обнаружено, незначительность денежных штрафов и судебных издержек обеспечат им все-таки прибыльный ба­ланс” ⁵⁶⁾. “

⁵²⁾   “Reports etc, 30th April 1858”, p. 10.

⁵³⁾  Там же, стр. 25.

⁵⁴⁾ “Reports etc. for the half year ending 30th April 1861”. См. Приложение № 2: “Reports etc. 31st October 1862”, p. 7, 52, 53. Нарушения учащаются здесь во второй поло­вине 1863 года. Ср. “Reports etc. ending 31st October 1863”, p. 7.

⁵⁵⁾ “Reports etc. 31st October 1860”, p. 23. С каким фанатизмом, по показанию фабри­кантов на суде, противятся их фабричные “руки” всякому перерыву фабричной работы, об этом свидетельствует следующий курьез. В начале июня 1836 г. судье в Дьюсбери (Йоркшир) сообщили о том, что собственниками 8 больших фабрик близ Батли нарушается фабричный акт. Часть этих господ обвинялась в том, что они заставляли пятерых мальчиков в воз­расте 12—15 лет работать с 6 часов утра пятницы до 4 часов пополудни в субботу, не давая им ни малейшего отдыха, кроме времени на еду и одного часа сна в полночь. И эти дети должны были заниматься непрерывной 30-часовой работой в “shoddy hole”, как называется дыра, в которой щиплется шерстяной лоскут и в которой воздух до такой степени насыщен пылью, оческами и т. д., что даже взрослые рабочие принуждены постоянно завязывать себе рот носовыми платками, чтобы предохранить свои легкие! Госиода обвиняемые давали уве­рения вместо присяги, — как квакеры они были слишком щепетильно-религиозными людьми для того, чтобы присягать, — что по великому милосердию своему они могли бы разрешить детям спать в продолжение 4 часов, но эти упрямцы ни за что не хотят ложиться в постель! Господа квакеры были присуждены к 20 ф. ст. штрафа. Драйден предвосхитил этих квакеров:

“Лиса, притворной святости полна,

Божбы страшась, как дьявол лжет она,

И с виду в постного святошу обратившись,

Греха не совершит, сперва не помолившись!” ⁸⁷

⁵⁶⁾   “Reports etc. 31st October 1856”, p. 34.

229

В тех случаях, когда добавочное время выигрывается путем присоеди­няющихся друг к другу мелких краж (“a multiplication of small thefts”), совершаемых в течение дня, инспектора сталкиваются с почти непреодолимыми трудно­стями, когда они хотят представить доказательства нарушения закона” ⁵⁷⁾.

Эти “мелкие кражи”, совершаемые капиталом за счет времени на еду и времени отдыха рабочих, фабричные инспектора называют “petty pilferings of minutes”, кражей минут⁵⁸⁾, “snatching a few minutes”, урыванием минут⁵⁹⁾ или, по техническому выражению рабочих, “nibbling and cribbling at meal times” [ “выдиранием и вы­скребанием из времени, отведенного на еду”] ⁶⁰⁾.

Мы видим, что в этой атмосфере образование прибавочной стои­мости посредством прибавочного труда не составляет тайны.

“Если бы вы разрешили, — сказал как-то один весьма почтенный фабрикант, — заставлять рабочих работать ежедневно всего на 10 минут больше положенного времени, вы клали бы мне в карман по 1000 ф. ст. в год” ⁶¹⁾. “Атомы времени суть элементы прибыли” ⁶²⁾.

Нет ничего характернее в этом отношении, как обозначение сло­вами “full times” [“полное время”] рабочих, работающих полное время, и “half times” [“половина времени”] — детей до 13-летнего возраста, которым дозволяется работать лишь по 6 часов ⁶³⁾. Рабо­чий здесь не что иное, как персонифицированное рабочее время. Все индивидуальные различия сводятся к различию между “Voll-zeitler” [“рабочий, работающий полное время”] и “Halbzeitler” [“рабочий, работающий половину времени”].

3. ОТРАСЛИ АНГЛИЙСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ БЕЗ УСТАНОВЛЕННЫХ ЗАКОНОМ ГРАНИЦ ЭКСПЛУАТАЦИИ

До сих пор мы наблюдали стремление к удлинению рабочего дня, поистине волчью жадность к прибавочному труду, в такой области, в которой непомерные злоупотребления, не превзойденные даже, как говорит один буржуазный английский экономист, жестокостями испанцев по отношению к краснокожим Америки ⁶⁴⁾, вызвали, на­конец, необходимость наложить на капитал узду законодательного регулирования. Приглядимся теперь к некоторым отраслям произ­водства, где высасывание рабочей силы или и сейчас еще нисколько

⁵⁷⁾   “Reports etc. 31st October 1856”, p. 35.

⁵⁸⁾  Там же, стр. 48.

⁵⁹⁾   Там же.

⁶⁰⁾  Там же.

⁶¹⁾  Там же.

⁶²⁾   “Reports of the Insp. etc. 30th April 1860”, p. 56.

⁶³⁾ Выражение пользуется официальным правом гражданства как на фабрике, так и в фабричных отчетах,

⁶⁴⁾ “Алчность фабрикантов, совершающих в погоне за прибылью также жестокости, которые едва ли были превзойдены жестокостями испанцев при завоевании Америки в по­гоне за золотом” (John Wade. “History of the Middle and Working Classes”, 3rd ed. London, 1835, p. 114). Теоретическая часть этой книги, своего рода очерк политической экономии, содержит кое-что оригинальное для своего времени, например взгляд на торговые кризисы. Что касается исторической части, то она представляет собой бессовестный плагиат из кни­ги: Sir M. Eden, “The State of the Poor”. London, 1797.

230                                             ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

не стеснено, или до самого последнего времени ничем не было стес­нено.

“Г-н Бротон, мировой судья графства, заявил как председатель митинга, со­стоявшегося в ноттингемском городском доме 14 января 1860 г., что среди той части городского населения, которая занята в кружевном производстве, царят такие ни­щета и лишения, которых не знает остальной цивилизованный мир... В 2, 3, 4 часа утра 9 —10-летних детей отрывают от их грязных постелей и принуждают за одно жалкое пропитание работать до 10, 11, 12 часов ночи, в результате чего конечности их отказываются служить, тело сохнет, черты лица приобретают тупое выражение, и все существо цепенеет в немой неподвижности, один вид которой приводит в ужас. Мы не удивлены, что г-н Маллетт и другие фабриканты выступили с протестом против каких бы то ни было прений... Система, подобная той, которую описал его преподобие Монтегю Валпи, это — система неограниченного рабства, рабства в со­циальном, физическом, моральном и интеллектуальном отношениях... Что сказать о городе, созывающем публичный митинг с целью ходатайствовать о том, чтобы рабочее время мужчин было ограничено 18 часами в сутки!.. Мы изливаемся в де­кламациях против виргинских и каролинских плантаторов. Но разве их торговля неграми со всеми ужасами кнута и торга человеческим мясом отвратительнее, чем это медленное человекоубийство, которое совершается изо дня в день для того, чтобы к выгоде капиталистов фабриковались вуали и воротнички?” ⁶⁵⁾.

Гончарное производство (Pottery) Стаффордшира в течение последних 22 лет послужило предметом трех парламентских об­следований. Результаты этих обследований изложены в отчете г-на Скривена, представленном в 1841 г. Комиссии по обследова­нию условий детского труда, в отчете д-ра Гринхау за 1860 г., опу­бликованном по распоряжению медицинского инспектора Тайного совета (“Public Health, 3rd Report”, I, 102—113), и, наконец, в от­чете г-на Лонджа за 1863 г. в “First Report of the Children's Employ­ment Commission” от 13 июня 1863 года. Для моей задачи доста­точно извлечь из отчетов 1860 и 1863 гг. некоторые свидетельские показания самих подвергавшихся эксплуатации детей. По тому, каково положение детей, можно сделать заключение о положении взрослых, особенно девушек и женщин, да еще в такой отрасли про­мышленности, в сравнении с которой бумагопрядение и т. п. кажется весьма приятным и здоровым занятием ⁶⁶⁾.

Уильям Вуд, девяти лет, “начал работать, когда ему было 7 лет и 10 месяцев”. Сначала он “ran moulds” (относил в сушильню из­готовленный товар в формах и затем приносил обратно пустые фор­мы). Он приходит ежедневно в 6 часов утра и кончает прибли­зительно в 9 часов вечера. “Я всю неделю работаю ежедневно до 9 часов вечера. Так было, например, в продолжение последних 7— 8 недель”. Итак, пятнадцать часов труда для семилетнего ре­бенка! Дж. Марри, двенадцатилетний мальчик, показывает:

“I run moulds and turn jigger” (“я [отношу формы и] верчу колесо”). “Я при­хожу в 6 часов, иногда в 4 часа утра. Я работал всю последнюю ночь до 6 часов се-

⁶⁵⁾  Лондонская “Daily Telegraph” от 17 января 1860 г.

⁶⁶⁾  Ср. Ф. Энгельс. “Положение рабочего класса в Англии”. Лейпциг, 1845, стр. 249 — 251  [см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 430 — 432].

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                              231

годняшнего утра. Я не ложился с предпоследней ночи. Кроме меня работало 8 или 9 других мальчиков всю последнюю ночь напролет. За исключением одного, все опять пришли сегодня утром. Я получаю 3 шилл. 6 пенсов в неделю (1 талер 5 гро­шей). Мне ничего не прибавляют, когда я работаю без перерыва всю ночь. На по­следней неделе я проработал две ночи”. Фернихаф, десятилетний мальчик: “Я не всегда получаю полный час на обед, часто — всего полчаса, так бывает каждый чет­верг, пятницу и субботу” ⁶⁷⁾.

По заявлению д-ра Гринхау, продолжительность жизни в гон­чарных округах Сток-он-Трент и Вулстантон чрезвычайно мала. Несмотря на то, что из мужского населения старше 20-летнего воз­раста гончарным производством занято в округе Сток всего 36,6 %, а в Вулстантоне всего 30,4%, на гончаров в первом округе прихо­дится более половины, а во втором около ²/₅ общего числа смертных случаев от грудных болезней среди мужчин данного возраста. Д-р Бутройд, врач, практикующий в Хенли, заявляет:

“Каждое последующее поколение гончаров отличается меньшим ростом и бо­лее слабым здоровьем, чем предыдущее”.

Точно так же другой врач, г-н Мак-Бин, говорит:

“С того времени как я начал практиковать среди гончаров, — это было 25 лет тому назад, — бросающееся в глаза вырождение этого класса находит себе выраже­ние в прогрессирующем уменьшении роста и веса”.

Показания эти взяты из отчета 1860 г. д-ра Гринхау ⁶⁸⁾.

Из отчета членов комиссии 1863 г. мы заимствуем следующее. Д-р Дж. Т. Арледж, главный врач больницы Северного Стаффорд­шира, говорит:

“Как класс, гончары, мужчины и женщины, представляют... вырождающееся население как в физическом, так и в моральном отношении. Они обыкновенно низ­корослы, плохо сложены и часто страдают искривлением грудной клетки. Они ста­реют преждевременно и недолго живут; флегматичные и малокровные, они обнару­живают слабость своего сложения упорными приступами диспепсии, нарушениями функций печени и почек и ревматизмом. Но главным образом они подвержены груд­ным заболеваниям: воспалению легких, туберкулезу, бронхиту и астме. Одна из форм астмы свойственна исключительно их профессии и известна под названием астмы горшечников, или чахотки горшечников. Золотухой — болезнью, которая поражает железы, кости и другие части тела, — страдает более двух третей гонча­ров. Если вырождение (degenerescence) населения этого округа не достигает еще больших размеров, то это объясняется исключительно притоком новых элементов из соседних местностей и браками с более здоровым населением”.

Г-н Чарлз Парсонс, в недавнем прошлом хирург той же больни­цы, сообщает в одном письме члену комиссии Лонджу, между про­чим, следующее:

“Я могу говорить только на основании личных наблюдений, а не статистичес­ких данных, но я могу вас уверить, что во мне снова и снова закипало негодование при виде этих несчастных детей, здоровье которых приносится в жертву алчности их родителей и работодателей”.

⁶⁷⁾   “Children's Employment Commission. First Report etc.”, 1863, Appendix, p. 10, 19, 18. ⁶⁸⁾   “Public Health. 3rd Report etc.”, p. 103, 105.

232

Он перечисляет причины заболеваний среди гончаров и в заклю­чение называет самую главную — “long hours” (“долгие рабочие часы”). Отчет комиссии выражает надежду, что

“мануфактура, занимающая такое выдающееся положение в глазах всего мира, не будет более мириться с тем позорным фактом, что ее выдающиеся успехи сопро­вождаются физическим вырождением, разнообразными телесными страданиями и преждевременной смертью рабочих, благодаря труду и искусству которых достиг­нуты столь крупные результаты” ⁶⁹⁾.

Сказанное здесь о гончарном производстве Англии относится и к гончарному производству Шотландии ⁷⁰⁾.

Спичечная мануфактура ведет свое начало с 1833 г., со времени изобретения способа прикреплять фосфор к спичке. С 1845 г. она стала быстро развиваться в Англии и из густо населенных частей Лондона распространилась на Манчестер, Бирмингем, Ливерпуль, Бристоль, Норидж, Ньюкасл, Глазго; вместе с тем быстро распро­странилась и спазма жевательных мышц, которую один венский врач еще в 1845 г. определил как специфическую болезнь рабочих, занятых в спичечном производстве. Половина рабочих — дети мо­ложе 13-летнего возраста и подростки моложе 18 лет. Эта мануфак­тура настолько известна своим вредным влиянием на здоровье ра­бочих и отвратительными условиями, что только самая несчастная часть рабочего класса — полуголодные вдовы и т. д. — поставляет для нее детей, “оборванных, чуть не умирающих с голоду, совер­шенно заброшенных, лишенных всякого воспитания детей” ⁷¹⁾. Из тех свидетелей, которых выслушал член комиссии Уайт (1863 г.), 270 не достигли 18-летнего возраста, 40 были моложе 10 лет, 10 бы­ли всего 8 лет и 5 всего 6 лет от роду. Рабочий день, продолжитель­ность которого колеблется между 12 — 14 и 15 часами, ночной труд, нерегулярное питание, по большей части в помещении самих мас­терских, отравленных фосфором. Данте нашел бы, что все самые ужасные картины ада, нарисованные его фантазией, превзойдены в этой отрасли мануфактуры.

На фабрике обоев более грубые сорта печатаются машинами, бо­лее тонкие — ручным способом (block printing). Наибольшее ожи­вление производства приходится на время от начала октября и до конца апреля. В этот период работа часто продолжается, и притом почти без перерыва, от 6 часов утра до 10 часов вечера и позднее, до глубокой ночи.

Дж. Лич показывает: “Прошлой зимой” (1862 г. ) “из 19 девушек 6 отсутство­вали, заболев от чрезмерного труда. Чтобы не дать им заснуть, я должен постоянно кричать на них”. У. Даффи: “Часто от усталости дети не могли держать глаза от­крытым”; в сущности частенько и нам самим это едва удавалось”. Дж. Лайтборн: “Мне 13 лет... Прошлую зиму мы работали до 9 часов вечера, а позапрошлую до 10 часов. Прошлой зимой я кричал почти каждый вечер от боли в ногах, на которых

⁶⁹⁾  “Children`s Employment Comission”, 1863. p. 22, 24 XI

⁷⁰⁾  Там же, стр. XLVII.

⁷¹⁾  Там же, стр. LIV

233

образовались язвы”. Дж. Апсден: “Когда моему мальчугану было 7 лет, я ежеднев­но носил его на спине туда и обратно по снегу, и он работал обыкновенно по 16 ча­сов!.. Часто я становился на колени, чтобы накормить его, пока он стоял у машины, так как он не имел права ни уйти от нее, ни остановить ее”. Смит, компаньон и уп­равляющий одной манчестерской фабрики: “Мы” (он разумеет те “руки”, которые на “нас” работают) “работаем без перерыва на еду, и, таким образом, 10¹/₂-часовой рабочий день заканчивается в 4¹/₂ часа вечера, а все дальнейшее представляет собой сверхурочное время” ⁷²⁾. (Интересно было бы знать, неужели же и г-н Смит ни разу не ест в продолжение 10¹/₂ часов?) “Мы” (все тот же Смит) “редко оканчиваем ранее 6 часов вечера” (он разумеет: оканчиваем потребление “наших” живых ма­шин, представляющих рабочую силу), “так что мы” (iterum Crispinus ⁸⁸) “в дей­ствительности работаем сверхурочное время круглый год... Дети и взрослые” (152 ребенка и подростка моложе 18 лет и 140 взрослых) “одинаково работали в про­должение 18 месяцев в среднем самое меньшее по 7 дней и 5 часов в неделю, или по 78¹/₂ часов. Для 6 недель, закончившихся 2 мая этого года” (1863 г.), “средняя цифра была выше — 8 дней, или 84 часов в неделю!”

И все-таки этот самый г-н Смит, столь расположенный к pluralis majestatis *, с улыбкой прибавляет: “машинный труд легок”. А фабриканты, применяющие block printing, говорят: “Ручной труд здоровее машинного”. В общем господа фабриканты с негодова­нием высказываются против предложения: “останавливать маши­ны, по крайней мере, во время еды”. Вот что говорит по этому пово­ду г-н Отли, директор фабрики обоев в Боро (в Лондоне):

“Закон, который разрешил бы нам рабочий день продолжительностью от 6 ча­сов утра до 9 часов вечера, был бы для нас (!) весьма желателен, но предписываемый фабричным актом рабочий день продолжительностью от 6 часов утра до 6 часов ве­чера нам (!) не годится... Мы останавливаем машины на время обеда” (какое вели­кодушие!). “Эта остановка не причиняет сколько-нибудь серьезной потери в бума­ге и краске”. “Но”, — с сочувствием добавляет он, — “я прекрасно понимаю, что потеря, связанная с этим, не доставляет особенного удовольствия”.

Отчет комиссии наивно полагает, что боязнь некоторых “веду­щих фирм” лишиться времени, т. е. времени, в течение которого присваивается чужой труд, и таким образом “лишиться прибыли”, не является еще достаточным основанием для того, чтобы дети, не достигшие 13-летнего возраста, и подростки моложе 18 лет “лиша­лись пищи” в продолжение 12 — 16 часов или чтобы они снабжались пищей так же, как средства труда снабжаются вспомогательными материалами: машина — водой и углем, шерсть — мылом, коле­са — маслом и т. д., т. е. во время самого процесса производства ⁷³⁾.

⁷²⁾ Ото не следует считать прибавочным рабочим временем в том смысле, как мы его по­нимаем. Эти господа рассматривают 10¹/₂-часовой труд как нормальный рабочий день, в котором заключается, следовательно, и нормальный прибавочный труд. После этого начи­нается “сверхурочное время”, которое оплачивается несколько лучше. Впоследствии мы еще увидим, что применение рабочей силы во время так называемого нормального дня опла­чивается ниже стоимости, так что “сверхурочное время” есть не что иное, как уловка капи­талистов, которую они пускают в ход с той целью, чтобы выжать больше “прибавочного тру­да”; впрочем, это имеет место даже и в том случае, если рабочая сила, применяемая в про­должение “нормального дня”, оплачивается действительно полностью.

* -- манере говорить о себе во множественном числе, как принято у коронованных особ. Ред.

⁷³⁾   “Children's Employment Commission”, 1863, Evidence, p. 123, 124, 125, 140, LXIV.

234                                             

Ни в одной отрасли промышленности Англии (мы оставляем в стороне машинную выпечку хлеба, еще только начинающую прокладывать себе дорогу) не сохранилось такого древнего и, — в чем можно убедиться, читая поэтов Римской империи, — даже дохри­стианского способа производства, как в хлебопечении. Но капитал, как уже отмечено раньше, первоначально равнодушен к техниче­скому характеру того процесса труда, которым он овладевает. Он берет его сначала таким, каким застает.

Невероятная фальсификация хлеба, в особенности в Лондоне была впервые разоблачена комитетом палаты общин по вопросу “о фальсификации пищевых продуктов” (1855-1856 гг.) и рабо­той д-ра Хасселла “Adulteration detected”⁷⁴⁾. Следствием этих ра­зоблачений явился закон 6 августа 1860 г. “for preventing the adul­teration of articles of food and drink” [“для предотвращения фальсификации предметов питания и напитков”], закон, не оказавший никакого влияния, так как он соблюдает, конечно, высшую степень деликатности по отношению к каждому фритредеру, который намерен при помощи купли и продажи фальсифицированных товаров “to turn an honest penny” [“добыть честную копейку”]⁷⁵⁾. Сам ко­митет в достаточно наивной форме выразил свое убеждение, что свобода торговли в сущности означает торговлю фальсифицирован­ными или, по остроумному выражению англичан, “софистицированными продуктами”. И в самом деле, такого рода “софистика” умеет лучше Протагора делать из белого черное и из черного белое и лучше элеатов ⁸⁹⁾ демонстрировать ad oculos [воочию] полную ил­люзорность всего реального ⁷⁶⁾.

Во всяком случае, комитет обратил внимание публики на ее “хлеб насущный”, а тем самым и на хлебопечение. В то же время на публичных митингах и в петициях, обращенных к парламенту, раз­дались жалобы лондонских пекарей-подмастерьев на чрезмерный труд и т. д. Эти жалобы звучали так настоятельно, что г-н X. С. Трименхир, бывший также членом неоднократно упоминавшейся ко-

⁷⁴⁾  Квасцы, мелко перемолотые или смешанные с солью, являются нормальным предметом торговли, носящим характерное название  “baker's stuff”   [“порошок пекарей”].

⁷⁵⁾ Сажа, как известно, представляет собой весьма концентрированную форму углерода и образует удобрение, которое капиталистические трубочисты продают английским фермерам. В 1862 г. на одном судебном процессе британскому присяжному пришлось решать, бу­дет ли такая сажа, к которой без ведома покупателя примешано 90% пыли и песку, “насто­ящей” сажей в “коммерческом” смысле слова или “фальсифицированной” сажей в “закон­ном” смысле. “Amis du commerce” [“друзья торговли”] решили, что это — “настоящая* коммерческая сажа, и оставили без удовлетворения иск фермера, которому вдобавок приш­лось уплатить судебные издержки.

⁷⁶⁾ французский химик Шевалье в статье о “софистикациях” товаров насчитывает для многих из 600 с лишком рассматриваемых им продуктов до 10, 20, 30 различных способов фальсификации. Он прибавляет, что не знает всех способов и упоминает не все способы, которые знает. Для сахара он указывает 6 способов фальсификации, для прованского мас ла 9, для сливочного масла 10, для соли 12, для молока 19, для хлеба 20, для водки 23, для муки 24, для шоколада 28, для вина 30, для кофе 32 и т. д. Даже милосердному господу богу не удалось избежать этой участи. См. Rouard de Card. “De la falsification des substances sacramentelles”. Paris, 1856.

235

миссии 1863 г., был назначен королевским следственным комисса­ром. Его отчет ⁷⁷⁾ вместе с свидетельскими показаниями взволновал публику — не сердце ее, а желудок. Правда, начитанному в библии англичанину было хорошо известно, что призвание человека, если только он милостью божьей не капиталист, не лендлорд и не обла­датель синекуры, заключается в том, чтобы в поте лица своего есть хлеб свой, но он не знал того, что он должен ежедневно съедать в своем хлебе некоторое количество человеческого пота с примесью гноя, паутины, мертвых тараканов и гнилых немецких дрожжей, не говоря уже о квасцах, песке и других не менее приятных мине­ральных примесях. Поэтому, невзирая на ее святейшество “свободу торговли”, “свободное” до того времени пекарное производство подчинили надзору государственных инспекторов (в конце парла­ментской сессии 1863 г.), причем тот же парламентский акт вос­претил пекарям-подмастерьям моложе 18 лет работать между 9 ча­сами вечера и 5 часами утра. Последний пункт красноречивее, чем целые тома, говорит о чрезмерном труде в этой отрасли промыш­ленности, от которой веет такой патриархальностью.

“Работа лондонского пекаря-подмастерья начинается обыкновенно в 11 часов ночи. В это время он делает тесто, — чрезвычайно утомительная процедура, продол­жающаяся от ¹/₂ до ³/₄ часа, смотря по величине и качеству выпечки. Затем он ло­жится на месильную доску, служащую одновременно и покрышкой для квашни, в которой делается тесто, и засыпает часа на два, подложив один мучной мешок под голову и покрывшись другим. Затем следует спешная и беспрерывная пятича­совая работа: надо месить тесто, взвешивать его, придавать ему форму, сажать в печь, вынимать из печи и т. д. Температура пекарни колеблется между 75° и 90° [по Фаренгейту, или 24° —32° по Цельсию], причем в небольших пекарнях она скорее бывает выше, чем ниже. Когда хлебы, булки и т. д. готовы, начинается рас­пределение выпечки, и значительная часть рабочих, окончив только что описанный тяжелый ночной труд, в продолжение дня разносит хлеб в корзинах или развозит его в тележках из одного дома в другой, а в промежутках производит иногда еще какую-нибудь работу в пекарне. Смотря по времени года и размеру предприятия, работа заканчивается между часом и шестью пополудни, тогда как другая часть рабочих занята в пекарне до позднего вечера” ⁷⁸⁾. “Во время лондонского сезона подмастерья, занятые в булочных, изготовляющих “полноценный” хлеб в Уэст-Энде, начинают работу регулярно в 11 часов ночи и с одним или двумя очень корот­кими перерывами заняты выпечкой хлеба до 8 часов следующего утра. Затем они занимаются до 4, 5, 6, а то и 7 часов разноской хлеба или же изготовлением бис­квитов в пекарне. По окончании работы наступает время сна, который продолжается не больше 6 часов, часто всего 5 и 4 часа. В пятницу работа всегда начинается раньше, примерно в 10 часов вечера, и длится без перерыва, заключаясь то в приго­товлении, то в разноске хлеба, до 8 часов вечера субботы, в большинстве же случаев до 4 или 5 часов утра воскресенья. Даже в солидных пекарнях, продающих хлеб по “полной цене”, по воскресеньям производится в продолжение 4-5 часов подготови­тельная работа к следующему дню... Еще продолжительнее рабочий день подмас­терьев, работающих у “underselling masters” (булочников, продающих хлеб по пониженной цене), а таковые составляют, как было замечено выше, более ³/₄ лон­донских пекарей; но труд их почти исключительно ограничен пекарней, так как их

⁷⁷⁾ “Report etc. relative to the Grievances complained of by the Journeymen Bakers etc.” London, 1862, и  “Second Report etc.”. London, 1863

⁷⁸⁾ Там же, “First Report etc.”. p. VI.

236                                          

хозяева продают хлеб лишь в собственных булочных, если не брать в расчет мелких лавок, в которые они его доставляют. К концу недели... т. е. в четверг, работа начи­нается здесь в 10 часов вечера и продолжается лишь с незначительным перерывом до поздней ночи с субботы на воскресенье” ⁷⁹⁾.

Что касается “underselling masters”, то даже буржуазная точка зрения признает, что “неоплаченный труд рабочих (the unpaid labour of the men) составляет основу их конкуренции” ⁸⁰⁾. И “full pri­ced baker” [“булочник, продающий хлеб по полной цене”] изобли­чает перед следственной комиссией своих “underselling” конкурен­тов как похитителей чужого труда и фальсификаторов.

“Они преуспевают только благодаря тому, что надувают публику к выколачи­вают из своих рабочих 18 часов труда, оплачивая всего 12-часовой труд” ⁸¹⁾.

Фальсификация хлеба и возникновение категории булочников, продающих хлеб ниже полной цены, — оба эти явления развивают­ся в Англии с начала XVIII столетия, т. е. с того времени, когда цеховой характер промысла разложился и за спиной номинального мастера-пекаря выдвинулся капиталист в образе мукомола или тор­говца мукой ⁸²⁾. Этим была положена основа капиталистическому производству, безмерному удлинению рабочего дня и ночным рабо­там, хотя даже в Лондоне последние получили серьезное распро­странение лишь с 1824 года ⁸³⁾.

После всего вышеизложенного будет понятно, почему в отчете комиссии пекари-подмастерья относятся к категории рабочих с ко­роткой продолжительностью жизни; счастливо избежав опасности стать жертвой ужасающей детской смертности, характерной для всех категорий рабочего класса, они редко достигают 42-летнего возраста. Тем не менее пекарный промысел всегда переполнен кан­дидатами. Источниками, из которых Лондон черпает эти “рабочие силы”, являются Шотландия, западные земледельческие округа Англии и Германия.

В 1858--1860 гг. пекари-подмастерья в Ирландии организовали на собственные средства ряд больших митингов для агитации против ночного и воскресного труда. Публика с чисто ирландским пы­лом приняла их сторону, как это было, например, в 1860 г. на май-

⁷⁹⁾   “First Report etc. ”, p. LXXI.

⁸⁰⁾   George Read. “The History of Baking”. London, 1848, p. 16.

⁸¹⁾   “Report  (First)  etc. Evidence”. Показание  “full priced baker”  Чисмена, стр. 108.

⁸²⁾   George Read. “The History of Baking”. London, 1848. В конце XVII и в начале XVIII века Factors (посредники), проникавшие по всевозможные промыслы, официально квалифицировались как “public nuisances” [“нарушители общественного порядка”]. Так, например, большое жюри 90 во время квартальной сессии мировых судей в графстве Сомер­сет вошло в палату общин с представлением, в котором, между прочим, говорится: “Эти посредники Блэкуэлл-холла являются нарушителями общественного порядка и причиняют вред торговле платьем к, как таковые, подлежат искоренению” (“The Case of our English Wool etc. ”. London, 1685, p. 6, 7).

⁸³⁾  “First Report etc. relative to the Grievances complained of by the Journeymen Bakers etc. ”. London, 1862, p. VIII.

237

ском митинге в Дублине. Результатом этого движения явилось ус­пешное проведение исключительно дневного труда в Уэксфорде, Килкенни, Клонмеле, Уотерфорде и т. д.

“В Лимерике, где, как известно, страдания наемных рабочих превосходят всякую меру, движение это разбилось о сопротивление хозяев пекарен, особенно же пекарей-мельников. Пример Лимерика вызвал попятное движение в Эннисе и Тип­перэри. В Корке, где общественное негодование проявилось наиболее живо, хозя­ева, используя свое право выбросить рабочих на улицу, подавили движение. В Дуб­лине хозяева оказали самое решительное сопротивление и преследованием под­мастерьев, возглавлявших агитацию, принудили остальных уступить и согласиться на ночной и воскресный труд” ⁸⁴⁾.

Комитет вооруженного в Ирландии до зубов английского прави­тельства слезно увещевает неумолимых хозяев пекарен Дублина, Лимерика, Корка и т. д.

“Комитет полагает, что рабочее время ограничено естественными законами, ко­торых нельзя нарушать безнаказанно. Принуждая своих рабочих, с помощью угро­зы увольнения, к нарушению их религиозных убеждений, неповиновению законам страны и игнорированию общественного мнения” (все это относится к воскресному труду), “хозяева сеют вражду между капиталом и трудом и подают пример, опасный для религии, нравственности и общественного порядка... Комитет полагает, что уд­линение рабочего дня свыше 12 часов является узурпаторским вторжением в семей­ную и частную жизнь рабочего и ведет к гибельным моральным результатам вслед­ствие вмешательства в семейный быт человека и в выполнение им своих семейных обязанностей в качестве сына, брата, мужа и отца. Труд, продолжающийся более 12 часов, имеет своей тенденцией разрушение здоровья рабочего, преждевременную старость и раннюю смерть и таким образом ведет к несчастью рабочих семей, кото­рые лишаются (“are deprived”) попечения и опоры главы семейства как раз в такое время, когда это всего более необходимо” ⁸⁵⁾.

Мы только что познакомились с Ирландией. По другую сторону пролива, в Шотландии, сельскохозяйственный рабочий, человек плуга, возмущенно указывает на свой 13--14-часовой труд в суро­вейшем климате, при четырехчасовом дополнительном труде по воскресным дням (и это в стране, в которой так свято чтут воскре­сенье) ^8б); в то же самое время перед лондонским большим жюри предстали три железнодорожных рабочих: кондуктор пассажир­ского поезда, машинист и сигнальщик. Большая железнодорожная катастрофа отправила сотни пассажиров на тот свет. Причиной

⁸⁴⁾   “Report of Committee on the Baking Trade in Ireland for 1861”.

⁸⁵⁾   Там же,

⁸⁶⁾ Публичный митинг сельскохозяйственных рабочих в Лассуэйде близ Глазго 5 янва­ря 1866 г (см “Workman's Advocate” от 13 января 1866 г.). Образование в конце 1865 г. тред-юниона сельскохозяйственных рабочих, прежде всего в Шотландии, является истори­ческим событием. В одном из наиболее угнетенных земледельческих округов Англии. в Бакингемшире, наемные рабочие устроили в марте 1867 г. большую стачку с целью повы­шения недельной заработной платы с 9 — 10 до 12 шиллингов. (Из предыдущего видно, что движение английского сельскохозяйственного пролетариата, совершенно сломленное со времени подавления его мощных демонстраций после 1830 г. и особенно после введения нового закона о бедных, снова начинается в шестидесятых годах и, наконец, в 1872 г. откры­вает новую эпоху. Но к этому, равно как и к появившимся после 1867 г. Синим книгам о по­ложении английского сельскохозяйственного рабочего, я вернусь во II томе. Добавление к 5 изданию.)

238                                               

несчастья послужила небрежность железнодорожных рабочих. Они единогласно заявляют перед лицом присяжных, что 10 —12 лет тому назад их работа продолжалась всего 8 часов в сутки. В течение же последних 5 — 6 лет рабочее время довели до 14, 18 и 20 часов, а при особенно большом наплыве пассажиров, например в разгар сезона экскурсий, оно часто продолжается без перерыва 40 — 50 ча­сов. Но они, железнодорожные рабочие, обыкновенные люди, а не циклопы. В известный момент рабочая сила их отказывается слу­жить. Они впадают в состояние оцепенения, голова перестает со­ображать, глаза — видеть. Вполне “respectable British Juryman” [“респектабельный британский присяжный”] отвечает на эти по­казания приговором о передаче дела, квалифицируемого как manslaughter (убийство), в более высокую инстанцию, и в дополни­тельном пункте мягко выражает благочестивое пожелание, чтобы господа железнодорожные магнаты капитала в будущем проявляли большую щедрость при покупке необходимого количества “рабочих сил” И обнаруживали большее “воздержание” или “самоотрече­ние”, или “бережливость” при высасывании купленной рабочей силы ⁸⁷⁾.

Из пестрой толпы рабочих всех профессий, возрастов, полов, преследующих нас усерднее, чем души убитых преследовали Одис­сея, рабочих, чей вид, не будь даже Синих книг под рукой, с пер­вого взгляда говорит о чрезмерном труде, мы возьмем еще две фигуры: модистку и кузнеца. Разительный контраст между ними лучше всего доказывает, что перед лицом капитала все люди равны.

В последние недели июня 1863 г. все лондонские газеты поме­стили заметку под “сенсационным” заголовком “Death from sim­ple overwork” (“Смерть исключительно от чрезмерного труда”). Речь шла о смерти 20-летней модистки Мэри Анн Уокли, работав­шей в весьма респектабельной придворной пошивочной мастер­ской, которую эксплуатировала одна дама с симпатичным именем Элиз. Здесь вновь раскрылась старая, часто повторявшаяся исто-

⁸⁷⁾ “Reynolds' Newspaper”, 21 января 1866 года. Эта же еженедельная газета вслед за тем из номера в номер сообщает о железнодорожных катастрофах под “сенсационными заго­ловками: “Ужасные катастрофы”, “Потрясающие трагедии” и т. д. Это вызвало следующий ответ одного рабочего с северостаффордширской железнодорожной линии: “Всем известно, к каким последствиям ведет хотя бы минутное ослабление внимания машиниста и кочегара. А может ли быть иначе при безграничном удлинении рабочего времени, несмотря на самую суровую погоду, при полном отсутствии перерывов и отдыха? Возьмем для примера следу­ющий случай, наблюдающийся ежедневно: в прошлый понедельник кочегар начал работу с раннего утра. Он окончил ее через 14 часов 50 минут. Не успел он выпить чаю, как его снова позвали на работу... Таким образом, он проработал без перерыва 29 часов 15 минут. Остальные дни недели были у него заняты так: среда — 15 часов; четверг — 15 часов 35 ми­нут; пятница — 14 1 /₂ часов; суббота — 14 часов 10 минут, итого 88 часов 30 минут в неделю. После этого нетрудно представить себе его изумление, когда ему было заплачено всего за 6 рабочих дней. Он был новичок и попросил разъяснить ему, что разумеется под рабочим днем. Ответ: 13 часов, т. е. 78 часов в неделю. Но тогда как же с уплатой за лишние 10 часов 30 минут? После долгих пререканий ему удалось получить вознаграждение в 10 пенсов”. (Та же газета от 4 февраля 1866 г. )

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                          239

рия ⁸⁸⁾ о том, что эти девушки работают в среднем по 16¹/₂ часов в сутки, а в сезон часто бывают заняты 30 часов без перерыва, при­чем изменяющая им “рабочая сила” поддерживается время от вре­мени определенными дозами хереса, портвейна и кофе. Был как раз разгар сезона. Предстояло изготовить благородным леди роскош­ные наряды для бала в честь только что импортированной прин­цессы Уэльсской. Мэри Анн Уокли проработала без перерыва 26 ¹/₂ часов вместе с 60 другими девушками, по 30 человек в ком­нате, имевшей едва ¹/₃ необходимой кубатуры, причем спать им приходилось по две на одной постели в одной из тех вонючих конур, в которых спальня отгораживается посредством дощатых перебо­рок ⁸⁹⁾. И это была одна из лучших модных мастерских Лондона. Мэри Анн Уокли заболела в пятницу, а умерла в воскресенье, не ус­пев даже, к великому изумлению г-жи Элиз, закончить последнее бальное платье. Врач, г-н Киз, вызванный слишком поздно к ее смертному одру, показал перед “Coroner's Jury” [“присяжными по осмотру трупов”] без обиняков:

“Мэри Анн Уокли умерла вследствие чрезмерно продолжительного труда в пе­реполненной мастерской и вследствие того, что она спала в слишком тесном, плохо проветриваемом помещении”.

Чтобы дать врачу урок хорошего тона, “Coroner's Jury” в ответ на его показания заявили:

“Она умерла от удара, но есть основание опасаться, что ее смерть могла быть ускорена чрезмерным трудом в переполненной мастерской и т. д. ”.

Наши “белые рабы”, воскликнул по этому случаю “Morning Star”, орган господ фритредеров Кобдена и Брайта, “наши белые

⁸⁸⁾  См. Ф. Энгельс. “Положение рабочего класса в Англии”. Лейпциг, 1845, стр. 253,254 [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 433 — 435].

⁸⁹⁾ Д-р Литой, врач из Совета по охране здоровья, указывал в то время: “Спальня взрослого должна иметь минимум 300 кубических футов, а жилая комната — минимум 500 кубических футов”. А вот что говорит доктор Ричардсон, главный врач одной лондон­ской больницы: “Различные швеи: модистки, портнихи, белошвейки терпят троякого рода бедствия: чрезмерный труд, недостаток воздуха и недостаток питания или расстройство пищеварения. В общем этого рода труд во всяком случае более подходит женщинам, чем мужчинам. Но несчастье этого промысла заключается в том, что он монополизирован, в осо­бенности в столице, какими-нибудь 26 капиталистами, которые, используя порождаемые капиталом (that spring from capital) средства давления, выжимают из труда экономию” (force economy out of labour; Ричардсон хочет сказать, что экономят, расточая рабочую силу). “Их власть чувствует на себе весь этот класс работниц. Если портнихе удалось при- обрести хотя бы небольшой круг заказчиц, то конкуренция принуждает ее убиваться дома на работе, чтобы сохранить этих заказчиц, и таким же чрезмерным трудом она должна по необходимости мучить своих помощниц. Если ее предприятие не пойдет или если ей не удастся устроиться самостоятельно, она обращается к какому-нибудь заведению, где рабо­тать приходится не меньше, но зато заработок вернее. Таким образом, она превращается в настоящую рабу, которую бросает туда и сюда малейшая общественная волна; то она голодает дома в маленькой комнатенке или близка к голодовке; то опять работает по 15, 16, а то и 18 часов в сутки в таком воздухе, которым едва можно дышать, и питается пищей, которая, если она даже и хороша, не переваривается организмом вследствие отсутствия свежего воздуха. Вот какими жертвами питается чахотка, которая есть не что иное, как болезнь из-за плохого воздуха” (Dr. Richardson. “Work and Overwork”, in “Social Science Review”, 18 июля 1803 г.).

240                                          

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

рабы зарабатываются до могилы и гибнут и умирают без всякого шума” ⁹⁰⁾.

“Зарабатываться до смерти — вот что стоит в порядке дня не только в мастер­ских дамского платья, но в тысяче мест, вернее — во всяком месте, где дела идут хорошо... Да будет нам позволено привести в пример кузнеца. Если верить поэтам, то нет на свете более сильного, жизнерадостного, веселого человека, чем кузнец. Он рано встает и еще до восхода солнца высекает искры; нет другого человека, кото­рый бы так ел, пил и спал, как он. Если принять во внимание только физические условия, то, при умеренном труде, положение кузнеца действительно одно из самых благоприятных. Но последуем за ним в город и взглянем на то бремя труда, которое взвалено на его сильные плечи, — взглянем на то место, которое он занимает в ста­тистике смертности нашей страны. В Мэрилебоне” (одном из самых больших город­ских кварталов Лондона) “смертность кузнецов составляет 31 на 1 000 ежегодно, что на 11 превышает среднюю смертность взрослых мужчин Англии. Занятие, пред­ставляющее почти инстинктивное искусство человека, само по себе безукоризнен­ное, становится вследствие чрезмерного труда разрушительным для человека. Он может делать такое-то количество ударов молотом в день, такое-то количество ша­гов, совершать столько-то дыхательных движений, исполнять такую-то работу и прожить, в среднем, скажем, 50 лет. Его принуждают производить на столько-то больше ударов, проходить на столько-то больше шагов, на столько-то учащать дыха­ние, и это в общей сложности увеличивает затрату его жизненных сил на одну чет­верть. Он делает усилия в этом направлении, и в результате оказывается, что в про­должение какого-то ограниченного периода он выполняет работ на одну четверть больше и умирает в 37 лет вместо 50” ⁹¹⁾.

4. ДНЕВНОЙ И НОЧНОЙ ТРУД. СИСТЕМА СМЕН

С точки зрения процесса увеличения стоимости средства произ­водства, постоянный капитал, существуют лишь для того, чтобы впитывать труд и с каждой каплей труда впитывать соответствен­ное количество прибавочного труда. Поскольку они этого не дела­ют, простое существование их образует для капиталиста отрица­тельную потерю, так как в продолжение всего времени, пока сред­ства производства остаются без употребления, они представляют бесполезно авансированный капитал; потеря эта становится поло­жительной, если возобновление прерванного производства делает

⁹⁰⁾  “Morning Star”, 23 июня 1863 года. Газета “Times” воспользовалась случаем для защиты американских рабовладельцев против Брайта и т. д. “Очень многие из нас полага­ют”, — говорит “Times”, — “что до тех пор, пока мы сами замучиваем до смерти работой наших собственных молодых женщин, угрожая им бичом голода вместо кнута, едва ли мы имеем право метать громы и молнии против тех семей, члены которых родились рабовла­дельцами и которые, по крайней мере, хорошо кормят своих рабов и требуют от них лишь умеренного труда” (“Times”, 2 июля 1863 г. ). Газета тори “Standard” [15 августа 1863 г. ] разносила в том же духе его преподобие Ньюмена Холла: “Он отлучает от церкви рабовла­дельцев, но творит молитву с ловкими людьми, которые заставляют работать за собачью плату лондонских кучеров в кондукторов омнибусов и т. д. всего по 16 часов в сутки”. Наконец, раздался голос оракула, г-на Томаса Карлейля, о котором я уже в 1850 г. писал: “В культе гения... гений пошел к черту, а культ остался” ⁹¹⁾. В короткой притче он сводит единственное великое событие современной истории, Гражданскую войну в Америке, к тому обстоятельству, что Петр с Севера изо всех сил стремится проломить череп Павлу с Юга, так как Петр с Севера нанимает своего рабочего “поденно”, а Павел с Юга “пожизненно” (“Macmillan's Magazine”. “Ilias Americana in nuce”. Август 1863 г.). Так лопнул, наконец, мыльный пузырь симпатий тори к городским, — но отнюдь не к сельским! — наемным рабочим. Суть этих симпатий называется рабством!

⁹¹⁾  Dr. Richardson, цит. статья.

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                        241

необходимыми добавочные затраты. Удлинение рабочего дня за пределы естественного дня, удлинение за счет ночи действует толь­ко как паллиатив, лишь до известной степени утоляет вампирову жажду живой крови труда. Присвоение труда в продолжение всех 24 часов в сутки является поэтому имманентным стремлением ка­питалистического производства. Но так как физически невозможно высасывать днем и ночью одни и те же рабочие силы, то, чтобы пре­одолеть физические препятствия, требуется чередование между теми рабочими силами, которые потребляются днем, и теми, кото­рые потребляются ночью, чередование, допускающее различные методы, например организованное таким способом, что часть рабо­чего персонала одну неделю выполняет дневную работу, а на другой неделе — ночную и т. д. Как известно, такая система смен, такое попеременное хозяйство господствовало в полнокровный юноше­ский период английской хлопчатобумажной промышленности и т. д. и процветает в настоящее время, между прочим, на бумагопря­дильных фабриках Московской губернии. Как система, этот 24-ча­совой процесс производства существует и поныне во многих до сих пор еще “свободных” отраслях промышленности Великобрита­нии, между прочим на доменных печах, в кузницах, на железопро­катных заводах и других металлических мануфактурах Англии, Уэльса и Шотландии. Процесс труда продолжается по 24 часа, но только в каждый из 6 будничных дней, но в большинстве случаев охватывает также и 24 часа воскресных суток. В состав рабочих входят мужчины и женщины, взрослые и дети обоего пола. Дети и подростки представлены всеми возрастами от 8 (в иных случаях от 6) до 18 лет ⁹²⁾. В некоторых отраслях девушки и женщины рабо­тают ночью совместно с мужским персоналом ⁹³⁾.

Не говоря уже об общих вредных последствиях ночного труда ⁹⁴⁾, непрерывный, двадцатичетырехчасовой  процесс  производ-

⁹²⁾   “Children's Employment Commission. Third  Report”. London, 1864, p. IV, V, VI.

⁹³⁾ “В Стаффордшире и в Южном Уэльсе молодью девушки и женщины работают в каменноугольных копях и коксовальнях не только днем, но и ночью. В отчетах, пред­ставляемых парламенту, это явление нередко отмечалось как причина серьезного и обще-известного зла. Женщины, работающие вместе с мужчинами и едва отличающиеся от них своей одеждой, покрытые грязью и копотью, подвергаются опасности утратить свой нрав­ственный облик вследствие утраты самоуважения, что неизбежно обусловливается несвой­ственным женщине занятием” (там же, 194, стр. XXVI. Ср. “Fourth Report” (1865), № 61, p. XIII). To же и на стекольных заводах.

⁹⁴⁾  “Представляется естественным”, — замечает один фабрикант стали, у которого применяется ночной труд детей, — “что подростки, работающие ночью, не имеют возмож­ности спать днем и получить необходимый отдых, а принуждены весь следующий день слоняться без отдыха” (“Children's Employment Commission. Fourth Report”, № 63, p. XIII). Вот что говорит, между прочим, один врач о важности солнечного света для сохра­нения и разлития организма: “Свет оказывает непосредственное влияние на ткани тела. которым он придает крепость и упругость. Мускулы животных, лишенных нормального количества света, становятся рыхлыми и теряют свою упругость, нервная сила вследствие отсутствия возбуждения утрачивает свой тонус, и развитие всего, что находится в процессе роста, задерживается... Что касается детей, то для их здоровья особенно важен постоянный обильный приток дневного света и непосредственное действие солнечных лучей в продол­жение некоторой части дня. Свет способствует переработке пищи в хорошую пластическую

242                                            

ства дает в высшей степени удобную возможность переступать гра­ницы номинального рабочего дня. Например, в упомянутых выше отраслях промышленности, требующих большого напряжения, официальный рабочий день составляет для каждого рабочего по большей части 12 ночных или дневных часов. Но сверхурочный труд, выходящий за эти пределы, во многих случаях, выражаясь словами английского официального отчета, “поистине ужасен” (“truly fearful”) ⁹⁵⁾.

“Никакой человеческий ум”. — говорится в отчете, — “не может представить себе той массы труда, которая, согласно свидетельским показаниям, выполняется мальчиками 9 —12 лет, и не прийти после этого к тому неизбежному выводу, что такое злоупотребление властью родителей и работодателей не может быть долее терпимо” ⁹⁶⁾.

“Одно то обстоятельство, что мальчиков вообще заставляют работать попере-менно то днем, то ночью, приводит как во время оживления дел, так и во время их обычного хода к позорному удлинению рабочего дня. Это удлинение во многих слу­чаях носит не только ужасающий, но прямо-таки невероятный характер. Всегда бывает так, что кто-нибудь из мальчиков, которые должны сменить окончивших работу, по той или иной причине но является. В таком случае один или несколько из присутствующих мальчиков, уже закончивших свой рабочий день, должны заме­нить недостающего. Система эта настолько общеизвестна, что директор одного про­катного завода на мой вопрос, каким образом заполняются места отсутствующих мальчиков, ответил: “Я ведь знаю, что вам это так же хорошо известно, как и мне”, — и, не колеблясь, признал отмеченный факт” ⁹⁷⁾.

“На одном прокатном заводе, где номинальный рабочий день продолжается с 6 часов утра до 5¹/₂ часов вечера, один мальчик работал четыре ночи еженедельно по меньшей мере до 8¹/₂ часов вечера следующего дня... и так в продолжение 6 меся­цев”. “Другой, в девятилетнем возрасте, работал иногда три двенадцатичасовых смены подряд, а в десятилетнем возрасте — два дня и две ночи подряд”. “Третий мальчик, которому теперь 10 лет, работал с 6 часов утра до 12 часов ночи в продол­жение трех ночей подряд и до 9 часов вечера в продолжение остальных ночей”. “Четвертый, которому теперь 13 лет, работал целую неделю с 6 часов вечера до 12 ча­сов следующего дня, а иногда три смены одну за другой, например, с утра понедель­ника до ночи вторника”. “Пятый, которому теперь 12 лет, работал на чугунолитей­ном заводе Стейвли с 6 часов утра до 12 часов ночи в продолжение двух недель; он уже не способен продолжать такую работу”. Джордж Аллинсуорт, девяти лет: “Я пришел сюда в прошлую пятницу. Мы должны были начать работу на следую­щий день в три часа утра. Поэтому я оставался здесь всю ночь. Я живу в 5 милях отсюда. Спал на полу, подостлав кожаный фартук и прикрывшись курткой. Следую­щее два дня я приходил в 6 часов утра. Да, это горячее место! До поступления

кровь и укрепляет образовавшиеся волокна. Он влияет также как раздражитель на зрительные органы и таким образом вызывает более интенсивную деятельность различных мозго­вых функций”. Г-н У. Стрейндж, главный врач “General Hospital” в Вустере, из сочинения которого относительно “источников здоровья” ⁹² (1864 г.) мы заимствовали этот отры­вок, сообщает в письме к члену следственной комиссии г-ну Уайту: “Раньше я имел возможность наблюдать в Ланкашире влияние ночного труда на фабричных детей, и, во- преки oбычному уверению некоторых работодателей, я решительно утверждаю, что этот труд быстро наносит ущерб здоровью детей.(Children’s Employment Comission. 4th Report, № 284, p. 55)  То, что подобные вещи вообще составляют предмет серьезных споров, лучше всего доказывает, как влияет капиталистическое производство на “мозговые функции” капиталистов и их приспешников.  

⁹⁵⁾  Там же, № 57, стр. XII.

⁹⁶⁾  Там же  (“4th Report”, 1865), № 58, стр. XII.

⁹⁷⁾ Там же.

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                              243

сюда я также целый год работал у доменной печи. Это был очень большой завод, расположенный в сельской местности. Моя работа тоже начиналась в субботу с 3 часов утра, но я мог, по крайней мере, уходить спать домой, так как жил недале­ко. В другие дни я начинал работу с 6 часов утра, а оканчивал в 6 или 7 часов вечера” и т. д.⁹⁸⁾

Послушаем теперь, как сам капитал изображает эту 24-часовую систему. Он, конечно, обходит молчанием крайности этой системы, злоупотребления ею в целях “жестокого и невероятного” удлине­ния рабочего дня. Он говорит лишь о системе в ее “нормальном” виде.

Вот что говорят гг. Нейлор и Викерс, фабриканты стали, приме­няющие от 600 до 700 рабочих, из которых лишь 10% не достигло 18-летнего возраста, причем из числа этих последних лишь 20 маль­чиков работают в ночной смене:

⁹⁸⁾ Там же, стр. XIII. Уровень развития этих “рабочих сил” неизбежно должен быть таков, как он представляется в следующем диалоге с одним из членов следственной комис­сии: Джеримая Хейнс, 12 лет: “...четырежды четыре восемь, но четыре четверки (4 fours) шестнадцать... Король для него тот, у кого все деньги и все золото (Л king is him that has all the money and gold). У нас есть король; говорят, что он королева, ее называют принцессой Александрой. Говорят, что она вышла замуж за сына королевы. Принцесса — это мужчи­на”. У. Тернер, двенадцати лет: “Я живу не в Англии. Полагаю, что такая страна существу­ет, но ничего не знал о ней до сих пор”. Джон Моррис, четырнадцати лет: “Я слышал, что бог сотворил мир и что весь народ утонул, кроме одного человека; я слышал, что этот человек был маленькая птичка”. Уильям Смит, пятнадцати лет: “Бог создал мужчину, мужчина создал женщину”. Эдуард Тейлор, пятнадцати лет: “Ничего не знаю о Лондоне”. Генри Матьюмен, семнадцати лет: “Несколько раз бывал в церкви... Одно имя, о котором они про­поведуют, это некий Иисус Христос, но других имен я назвать не могу, да и о нем ничего не могу сказать. Он не был убит, а умер, как умирают все люди. Он отличался в некотором роде от других людей, так как в некотором роде был религиозен, а другие не религиозны (Не was not the same as other people in some ways, because he was religious in some ways, and others isn't)” (там же, № 74, стр. XV). “Дьявол — доброе существо. Я не знаю, где он живет”. “Христос был злой человек” (“The devil is a good person. I don't know where he lives”. “Christ was a wicked man”). “Эта девочка (10 лет) вместо God [бог] по буквам говорит Dog [собака] и не знает имени королевы” (“Children's Employment Commission. 5th Re­port”, 1866, p. 55, № 278). Такая же система, как па упомянутых металлических мануфак­турах, господствует на стекольных и бумажных фабриках. На бумажных фабриках, на кото­рых бумага производится посредством машин, ночная работа существует, как общее прави­ло, для всех процессов, кроме сортировки тряпья. В некоторых случаях ночная работа бла­годаря сменам продолжается всю неделю, обыкновенно с ночи воскресенья до 12 часов ночи следующей субботы. Рабочий персонал, находящийся в дневной смене, работает еженедель­но пять дней по 12 часов и один день — 18 часов, а находящийся в ночной смене — 5 ночей по 12 часов и одну ночь — 0 часов. В других случаях каждая смена работает в дни ломки смен по 24 часа и одна за другой. Одна смена работает 0 часов в понедельник и 18 в субботу, чтобы вышли полные 24 часа. В некоторых случаях введена промежуточная система, при которой все рабочие, запятые на бумагоделательных машинах, работают каждый день неде­ли по 15—16 часов. Эта система, — говорит член следственной комиссии Лорд, — как бы соединяет в себе все зло 12-часовой и 24-часовой систем смен. При этой системе ночной ра­боты работают дети моложе 13 лет, подростки моложе 18 лет и женщины. Иногда при две-надцатичасовой системе им приходится работать двойную смену, 24 часа, чтобы заменить отсутствующих рабочих. Свидетельские показания доказывают, что мальчики и девочки очень часто работают сверхурочное время, которое растягивается до 24 и даже до 36 часов непрерывного труда. В “непрерывном и неизменном процессе” глазирования можно встре­тить двенадцатилетних девочек, которые работают месяц напролет но 14 часов в сутки “без какого бы то ни было регулярного отдыха или перерыва в работе, кроме двух, самое большее трех, получасовых перерывов для принятия пищи”. На никоторых фабриках, где совсем отменена регулярная ночная работа, продолжительность сверхурочного вре­мени достигает ужасающих размеров, и “это часто при самых грязных, самых горячих и самых монотонных процессах” (“Children's Employment Commission. 4th Report”, 1865, p. XXXVIII, XXXIX).

244                                              ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

“Мальчики совсем не страдают от жары. Температура, вероятно, достигает 86°--90° [по Фаренгейту; 30°—32° по Цельсию]... В кузнечной и прокатной мастер­ских рабочие заняты посменно днем и ночью, напротив, со всех остальных мас­терских труд исключительно дневной, от 6 часов утра до 6 часов вечера. В кузнеч­ной работают от 12 часов до 12 часов. Некоторое число рабочих работает постоян­но ночью, не переходя с ночного труда на дневной... Мы не находим, что дневной и ночной труд оказывают различное влияние на здоровье” (гг. Нейлора и Викерса?). “и, вероятно, люди снят лучше, когда отдых наступает в одно и то же время, чем когда время отдыха меняется... Около 20 мальчиков моложе 18 лет работают в ноч­ной смене... Мы не можем обойтись (not well do) без ночного труда мальчиков до 18-летнего возраста. Наше возражение — увеличение издержек производства. Ис­кусные руки и руководителей отделений находить не легко, мальчиков же можно достать сколько угодно... Конечно, принимая во внимание относительную незначи­тельность числа занятых у нас мальчиков, ограничение ночного труда не имело бы для нас существенной важности или значения” ⁹⁹⁾.

Г-н Дж. Эллис, от сталелитейных и железоделательных заводов фирмы гг. Джона Брауна и К°, на которых занято 3 000 мужчин и подростков, причем часть тяжелых работ по производству стали и железа выполняется “днем и ночью, посменно”, заявляет, что в трудных условиях сталелитейных заводов на двух взрослых при­ходится один или два подростка. Их предприятие насчитывает 500 подростков до 18-летнего возраста и из них 170, или около ¹/₃, моложе 13 лет. Относительно предложенного изменения закона г-н Эллис говорит:

“Я не думаю, что было бы очень предосудительно (very objectionable), если бы воспретили заставлять лиц, не достигших 18-летнего возраста, работать более 12 ча­сов в сутки. Но я не думаю, чтобы можно было привести какие-нибудь доказатель­ства в пользу того, что при ночном труде можно обойтись без подростков старше 12 лет. Мы скорее приняли бы закон, воспрещающий вообще применение труда детей, не достигших 13-летнего или даже 15-летнего возраста, чем такой, который воспрещал бы ночной труд подростков, уже работающих у нас. Подростки, занятые в дневной смене, должны попеременно работать и в ночной смене, так как взрослые рабочие не могут непрерывно работать по ночам; это повлияло бы разрушающим образом на их здоровье. Однако мы полагаем, что ночной труд с промежутком в не­делю не приносит вреда”. (Господа Нейлор и Викерс, защищая интересы своего предприятия, полагали, наоборот, что не беспрерывный, а как раз периодически сменяющийся ночной труд может принести вред. ) “Мы видим, что люди, занятые ночным трудом вперемежку с дневным, так же здоровы, как те, которые работают только днем... Мы возражаем против воспрещения ночного труда подростков моложе 18 лет потому, что это увеличило бы издержки, но в этом и есть единственное основа­ние”. (Какой наивный цинизм!) “Мы думаем, что это увеличение издержек превы­сило бы то, что может выдержать предприятие (the trade) без ущерба для своих успехов (As the trade with due regard to etc. could fairly bear!) ” (Какая киселеобраз­ная фразеология!) “Труд здесь редок, а при таком регулировании он мог бы сде­латься недостаточным” (т. е. Эллис, Браун и К° могли бы попасть в фатальное поло­жение, при котором они были бы вынуждены полностью оплачивать стоимость рабочей силы) ¹⁰⁰⁾.

“Сталелитейные и железоделательные заводы “Циклоп” гг. Каммелла и К° ве­дутся в таком же крупном масштабе, как предприятие вышеупомянутых Джона Брау­на и К°. Директор-распорядитель вручил члену правительственной комиссии Уайту свои письменные свидетельские показания, но потом нашел целесообразным утаить рукопись, возвращенную ему для пересмотра. Однако г-н Уайт обладает хорошей

⁹⁹⁾   “Fourth Report etc. ”, 1865,№ 79, p. XVI ¹⁰⁰⁾  Там же, № 80, стр. XVI.

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                      245

памятью. Он очень хорошо помнит, что для этих господ циклопов воспрещение ночного труда детей и подростков является “невозможной вещью; это было бы рав­носильно закрытию их заводов”, и при всем том на их предприятии насчитывается немного более 6% подростков до 18 лет и лишь 1% моложе 13 лет!” ¹⁰¹⁾.

Г-н Е. Ф. Сандерсон от фирмы Братья Сандерсон и К° сталели­тейных, железопрокатных и кузнечных заводов в Аттерклиффе говорит по тому же вопросу следующее:

“Большие затруднения повлекло бы за собой воспрещение ночного труда под­ростков моложе 18 лет; главное затруднение в увеличении издержек, к которому по необходимости повела бы замена детского труда трудом взрослых мужчин. Я не мо­гу сказать, во что обошлось бы это, но, вероятно, увеличение издержек не было бы настолько значительным, чтобы фабрикант мог повысить цену стали, а следователь­но, убыток пал бы на него, так как рабочие” (что за упрямый народ!), “конечно, отказались бы его нести”. Г-н Сандерсон не знает, сколько он платит детям, по, “вероятно, это составляет от 4 до 5 шилл. на душу в неделю... Труд мальчиков таков, что для него вообще” (“generally”, конечно, не всегда “в частности”) “совершенно достаточно силы подростков, а потому большая сила взрослых рабочих не дала бы выгоды, которая могла бы компенсировать потери, или это наблюдалось бы лишь в немногих случаях, когда приходится иметь дело с очень тяжелым металлом. Взрослым рабочим, в свою очередь, едва ли захочется не иметь в своем распоряже-иии мальчиков, так как взрослые мужчины менее послушны. Кроме того, мальчикам следует начинать работу с раннего возраста, чтобы изучить дело. Ограничение труда подростков исключительно дневным трудом препятствовало бы достижению этой цели”.

Но почему же? Почему подростки не могли бы изучать своего “ремесла” днем? Ваши основания?

“Потому, что взрослые рабочие, работающие попеременно неделю днем, другую неделю ночью, отделяемые от подростков своей смены в течение всего этого времени, теряли бы половину той выгоды, которую они могли бы из них извлечь. Ведь то руководство, которое получают от них подростки, учитывается как часть заработной платы последних, и это дает взрослым рабочим возможность дешевле получать труд подростков. Каждый взрослый рабочий потерял бы половину своей прибыли”.

Другими словами: господа Сандерсоны должны были бы упла­чивать соответствующую часть заработной платы взрослых рабочих из собственного кармана, вместо того чтобы уплачивать ее ночным трудом подростков. Прибыль господ Сандерсонов в этом случае не­сколько понизилась бы, и это служит для Сандерсонов хорошим основанием, почему подростки не могут изучать свое ремесло Днём ¹⁰²⁾. Кроме того, это взвалило бы регулярный ночной труд це­ликом на плечи взрослых, которые теперь сменяются подростками, и они не выдержали бы этого. Короче говоря, затруднения были бы настолько велики, что они привели бы, по всей вероятности, к со­вершенному уничтожению ночного труда. “Что касается собствен­но производства стали, — говорит Е. Ф. Сандерсон, — то это не со­ставило бы никакой разницы, но!.. ” Но господа Сандерсоны не

¹⁰¹⁾   “Fourth Report etc. ”, 1865, № 82, p. XVII.

¹⁰²⁾    “В наше богатое рефлексией и резонирующее время человек, который не умеет указать хорошего основания для всего что угодно, даже для самых дурных и превратных мыслей и поступков, должен быть уже очень недалеким. Все, что испорчено в миро, испор­чено на хороших основаниях” (Hegel. “Encyklopadie”. Erster Theil, “Die Logik”. Berlin, 1840, S. 249).

246                                             

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

просто производят сталь ради стали. Производство ее — это только средство для производства прибыли. Плавильные печи, прокатные заводы и т. д., здания, машины, железо, уголь и т. д. должны боль­ше делать, чем только превращаться в сталь. Они существуют для того, чтобы всасывать прибавочный труд, а всосут они его, конечно, больше в 24 часа, чем в 12 часов. В самом деле, по законам боже­ским и человеческим обладание ими дает Сандерсонам право на рабочее время известного числа рук в течение полных суток; они утрачивают свой характер капитала и потому представляют для Сандерсонов чистый убыток, как только прерывается их функция всасывания труда.

“Но в таком случае произошла бы потеря вследствие того, что очень дорогие машины половину времени бездействовали бы, и мы были бы принуждены удвоить размер помещений и количество машин для того, чтобы произвести такое же коли­чество продуктов, какое мы в состоянии произвести при теперешней системе, а это удвоило бы издержки”.

Но почему как раз эти Сандерсоны претендуют на особую при­вилегию по сравнению с другими капиталистами, предприятиям которых позволено работать только днем и у которых здания, маши­ны, сырой материал ночью “бездействуют”?

“Это правда”, — отвечает Е. Ф. Сандерсон от лица всех Сандерсонов, — “это правда, что потеря, происходящая вследствие бездействия машин, распространя­ется на все предприятия, в которых работают только днем. Но применение плавиль­ных печей повело бы в нашем случае к экстраординарным потерям. Если их не га­сить, растрачивается топливо” (вместо жизни рабочих, которая растрачивается в настоящее время), “если же их гасить, то теряется время на то, чтобы вновь раз­вести огонь и получить необходимую температуру” (тогда как потеря даже восьми­летними детьми времени сна является выигрышем рабочего времени для всей сандерсоновской братии), “да и сами печи пострадали бы от перемен темпера­туры” (тогда как те же печи нисколько не страдают от дневной и ночной смены труда) ¹⁰³⁾.

¹⁰³⁾   “Children's Employment Commission. 4th Report etc. ”, 1865, № 85, p. XVII. На по­добные же деликатные рассуждения одного из господ стеклозаводчиков, будто установление для детей “регулярного времени еды” невозможно, так как это повело бы “к чистой потере и “расточению” определенного количества теплоты, излучаемой печами, член следственной комиссии Уайт, совершенно не похожий на Юра, Сениора и т. д. и на их жалких немецких подголосков вроде Рошера и других, растроганных   “воздержанием”, “самоотречением” и “бережливостью” капиталистов в расходовании своих денег и их тимур-тамерлановской “расточительностью” в расходовании человеческой жизни, дает такой ответ: “Если и будет растрачиваться некоторое излишнее количество теплоты по сравнению с теперешним вслед- ствие того, что будет обеспечено регулярное время на еду, то такая растрата, даже выра- женная в денежной стоимости, не идет ни в какое сравнение с расточением жизненной силы  (“the waste of animal power”), которое терпит теперь королевство вследствие того, что дети, запятые на стекольных заводах и находящиеся в периоде роста, не имеют свобод- ного времени, чтобы спокойно принять и переварить пищу”   (там же, стр. XLV). И это в “год процветания” — 1865 год! Кроме затраты силы, которая требуется на то, чтобы под- нимать и переносить тяжести, на заводах, изготовляющих бутылки и флинтглас, ребенок, непрерывно совершая свою работу, должен исходить в продолжение 6 часов 15 — 20 (англий­ских)  миль! А работа продолжается часто 14 — 15 часов!  На многих стекольных заводах господствует такая же система шестичасовых смен, как на московских прядильнях. “В тече­ние недельного рабочего времени самый продолжительный непрерывный отдых составляет 6 часов. Но отсюда следует вычесть время, необходимое для того, чтобы дойти до фабрики и обратно, умыться, одеться, принять пищу, а все это требует времени. Таким образом, в действительности для отдыха остается лишь самое короткое время. Если не отрывать времени от сна, то некогда поиграть и подышать свежим воздухом, что так необходимо

247

5. БОРЬБА ЗА НОРМАЛЬНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ.

ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ ЗАКОНЫ ОБ УДЛИНЕНИИ РАБОЧЕГО ДНЯ

С СЕРЕДИНЫ XIV ДО КОНЦА XVII СТОЛЕТИЯ

“Что такое рабочий день?” Как велико то время, в продолжение которого капитал может потреблять рабочую силу, дневную стои­мость которой он оплачивает? Насколько может быть удлинен рабо­чий день сверх рабочего времени, необходимого для воспроизвод­ства самой рабочей силы? На эти вопросы, как мы видели, капитал отвечает: рабочий день насчитывает полных 24 часа в сутки, за вы­четом тех немногих часов отдыха, без которых рабочая сила делает­ся абсолютно негодной к возобновлению своей службы. При этом само собой разумеется, что рабочий на протяжении всей своей жиз­ни есть не что иное, как рабочая сила, что поэтому все время, кото­рым он располагает, естественно и по праву есть рабочее время и, следовательно, целиком принадлежит процессу самовозрастания стоимости капитала. Что касается времени, необходимого человеку для образования, для интеллектуального развития, для выполнения социальных функций, для товарищеского общения, для свободной игры физических и интеллектуальных сил, даже для празднования воскресенья — будь то хотя бы в стране, в которой так свято чтут воскресенье ¹⁰⁴⁾, — то все это чистый вздор! Но при своем безгра­ничном слепом стремлении, при своей волчьей жадности к приба­вочному труду капитал опрокидывает не только моральные, но и чисто физические максимальные пределы рабочего дня. Он узурпи­рует время, необходимое для роста, развития и здорового сохране­ния тела. Он похищает время, которое необходимо рабочему для

детям, занятым столь напряженным трудом при столь высокой температуре... Но и короткий сон ребенка нарушается ночью заботой о том, чтобы не проспать на работу, днем — дохо­дящим извне шумом”. Г-н Уайт приводит случаи, когда один подросток работал 36 часов без перерыва, когда двенадцатилетние мальчики работают до 2-х часов ночи, а затем спят на заводе до 5 часов утра (3 часа!), чтобы затем снова приняться за дневную работу! “Коли­чество работы”, — говорят редакторы общего отчета Трименхир и Тафнелл, — “выполняе­мое мальчиками, девочками и женщинами во время дневной или ночной смены (spell of Ja­bour), прямо баснословно” (там же, стр. XLIII и XLIV). А между тем “преисполненный самоотречения” стекольный капиталист, пошатываясь от портвейна, возвращается, быть может, поздно ночью из клуба домой и идиотски напевает себе под нос: “Britons never, never, shall be slaves!” [“Нет, никогда, никогда не будут британцы рабами!”]⁹³.

¹⁰⁴⁾ В различных сельских местностях Англии, например, до сих пор еще нет-нет да и приговорят какого-нибудь рабочего к тюремному заключению за то, что, работая в огоро­дике перед своим домом, он оскорбляет святость воскресенья. Тот же самый рабочий нака­зывается за нарушение договора, если не пойдет в воскресенье, хотя бы и по религиозным мотивам, на какую-нибудь металлургическую, бумажную или стекольную фабрику. Орто­доксальный парламент глух к оскорблению святости воскресенья, если таковое совершается в “процессе возрастания стоимости” капитала. В одной записке (август 1863 г.), в которой лондонские поденщики, занятые в торговле рыбой и птицей, требуют отмены воскресного труда, говорится, что их труд продолжается в первые 6 дней недели в среднем по 15 часов ежедневно, а в воскресенье 8—10 часов. Из той же записки видно, что этот “воскресный Труд” поощряется как раз прихотливым гурманством аристократических ханжей из Эксе­тер-холла ⁹⁴. Эти “святые”, столь ревностные “in cute curanda” [“в заботах о своем физи­ческом благополучии”], подтверждают свою набожность тем смирением, с которым они переносят чрезмерный труд, лишения и голод третьих лиц. Obsequium ventris istis (рабо­чих) perniciosius est [чревоугодие для них (рабочих) много пагубнее].

248                                          

 ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

того, чтобы пользоваться свежим воздухом и солнечным светом. Он урезывает время на еду и по возможности включает его в самый процесс производства, так что пища дается рабочему как простому средству производства, подобно тому как паровому котлу дается уголь и машинам — сало или масло. Здоровый сои, необходимый для восстановления, обновления и освежения жизненной силы, капитал сводит к стольким часам оцепенения, сколько безусловно необходимо для того, чтобы оживить абсолютно истощенный ор­ганизм. Таким образом, не нормальное сохранение рабочей силы определяет здесь границы рабочего дня, а наоборот, возможно большая ежедневная затрата рабочей силы, как бы болезненно насильственна и мучительна она ни была, ставит границы для отдыха рабочего. Капитал не спрашивает о продолжительности жизни рабочей силы. Интересует его единственно тот максимум рабочей силы, который можно привести в движение в течение ра­бочего дня. Он достигает этой цели сокращением жизни рабочей силы, подобно тому как жадный сельский хозяин достигает повы­шения доходности земли посредством расхищения плодородия почвы.

Таким образом, капиталистическое производство, являющееся по существу производством прибавочной стоимости, всасыванием прибавочного труда, посредством удлинения рабочего дня ведет не только к захирению человеческой рабочей силы, у которой отнима­ются нормальные моральные и физические условия развития и дея­тельности. Оно ведет к преждевременному истощению и уничтоже­нию самой рабочей силы ¹⁰⁵⁾. На известный срок оно удлиняет про­изводственное время данного рабочего, но достигает этого путем сокращения продолжительности его жизни.

Но стоимость рабочей силы заключает в себе стоимость тех това­ров, которые необходимы для воспроизводства рабочего или для размножения рабочего класса. Таким образом, если противоесте­ственное удлинение рабочего дня, которого капитал необходимо до­могается в своем безграничном стремлении к самовозрастанию, сокращает период жизни отдельных рабочих, а вместе с тем и про­должительность функционирования их рабочей силы, то становит­ся необходимым более быстрое возмещение изношенных рабочих сил, т. е. издержки на воспроизводство рабочей силы должны быть больше, — совершенно так же, как часть стоимости машины, еже­дневно подлежащая воспроизводству, тем больше, чем быстрее из­нашивается машина. Поэтому, казалось бы, собственный интерес капитала указывает на необходимость установления нормального рабочего дня.

¹⁰⁵⁾  “В предыдущих отчетах мы привели отзывы различных опытных фабрикантов относительно того, что чрезмерный труд... несомненно ведет к преждевременному истоще­нию человеческой рабочей силы” (“Children's Employment Commission. 4th Report”, 1865, № 64. p, XIII).

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                              249

Рабовладелец покупает своего рабочего так же, как он покупает свою лошадь. Теряя раба, он теряет капитал, который приходится возмещать новой затратой на невольничьем рынке.

Но “какое фатально-разрушительное влияние ни оказывали бы рисовые поля Джорджии и болота Миссисипи на человеческий организм, тем не менее, это разру­шение человеческой жизни не настолько велико, чтобы его нельзя было возместить из обильных “заповедников” в Виргинии и Кентукки. Экономические соображения. которые могли бы служить известной гарантией человеческого обращения с рабом, поскольку они отождествляют интерес хозяина с сохранением раба, с введением торговли невольниками превращаются, наоборот, в причину самого беспощадного отношения к рабу, так как, если его можно заместить новым рабом, привезенным из чужих негритянских “заповедников”, продолжительность его жизни становится ме­нее важной, чем его производительность при жизни. Поэтому правило рабовладель­ческого хозяйства тех стран, в которые ввозятся рабы, таково: самая действенная экономия заключается в том, чтобы выжать из человеческого скота (human cattle) возможно большую массу труда в возможно меньший промежуток времени. Как раз в странах тропических культур, в которых годовая прибыль часто равняется всему капиталу плантаций, жизнь негров приносится в жертву наиболее беспощадным образом. Земледелие Вест-Индии, уже в течение нескольких столетий колыбель баснословных богатств, поглотило миллионы людей африканской расы. И в наше время на Кубе, где доходы исчисляются миллионами, где плантаторы являются князьями, мы видим, что класс рабов питается самой грубой пищей, обречен на са­мый изнурительный и непрестанный труд, а значительная часть его даже прямо уничтожается из года в год в результате медленной пытки чрезмерного труда и недо­статка сна и отдыха” ¹⁰⁶⁾.

Mutato nomine de te fabula narratur!⁹⁵ Заменим торговлю не­вольниками рынком труда, Кентукки и Виргинию — Ирландией и земледельческими округами Англии, Шотландии и Уэльса, Аф­рику — Германией! Мы видели, как опустошает чрезмерный труд ряды лондонских пекарей, тем не менее лондонский рынок труда всегда переполнен немецкими и другими кандидатами на смерть в пекарном промысле. Гончарное производство, как мы видели, одна из отраслей промышленности с наименьшей продолжитель­ностью жизни рабочих. Но наблюдается ли из-за этого недостаток в гончарах? Джозая Уэджвуд, изобретатель современного гончар­ного производства, сам по происхождению обыкновенный рабочий, заявил в 1785 г. перед палатой общин, что все это производство за­нимает от 15 до 20 тысяч человек ¹⁰⁷⁾. В 1861 г. население одних городских центров этой промышленности в Великобритании со­ставляло 101 302 человека.

“Хлопчатобумажная промышленность существует уже 90 лет... В период жизни трех поколений английской расы эта промышленность пожрала девять поколе­ний” ¹⁰⁸⁾.

Правда, в отдельные периоды лихорадочного подъема рынок труда обнаруживал серьезный недостаток предложения рабочей силы. Так было, например, в 1834 году. Но тут господа фабриканты

¹⁰⁶⁾  J. Е. Cairnes, цит. соч., стр. 110, 111.

¹⁰⁷⁾  John Ward. “The Borough of Stoke-upon-Trent etc. ”. London, 1843, p. 42.

¹⁰⁸⁾  Речь Ферранда в палате общин 27 апреля 1863 года.

250                                              

 ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

предложили Комиссии по закону о бедных направлять “избыток населения” земледельческих округов на север, заявив, “что он бу­дет поглощен и потреблен фабрикантами” ¹⁰⁹⁾. Это их подлинные слова.

“С согласия Комиссии по закону о бедных были посланы агенты в Манчестер. Были подготовлены и вручены этим агентам списки сельскохозяйственных рабо­чих. Фабриканты бросились в бюро, и после того как они выбрали себе то, что им требовалось, целые семьи были отправлены с юга Англии. Эти человеческие грузы были доставлены с ярлыками, подобно тюкам товаров, по каналам и в фурах; неко­торые прибыли пешком, многие сбились с пути и полуголодные бродили по про­мышленным округам. Все это развилось в настоящую отрасль торговли. Палата общин сочтет это едва вероятным. Такая регулярная торговля, такое барышниче­ство человеческим мясом продолжалось непрерывно, и люди покупались и прода­вались манчестерскими агентами манчестерским фабрикантам столь же регулярно. как негры продаются плантаторам хлопка в южных штатах... 1860 год был годом зенита хлопчатобумажной промышленности... Снова недоставало рабочих рук. Фабриканты снова обратились к агентам по продаже человеческого мяса... и послед­ние обшарили все дюны Дорсета, холмы Девона, равнины Уилтса, но избыток насе­ления был уже съеден”.

Газета “Bury Guardian” горько жаловалась, что после заключе­ния англо-французского торгового договора могло бы быть погло­щено 10 тысяч “добавочных рук”, а вскоре их потребовалось бы еще 30-40 тысяч. После того как агенты и субагенты по торговле человеческим мясом довольно-таки безуспешно обшарили в 1860 г. земледельческие округа,

“депутация фабрикантов обратилась к г-ну Вильерсу, председателю Совета попечительства о бедных, с просьбой снова разрешить им брать на фабрики сирот и детей бедняков из работных домов” ¹¹⁰⁾.

¹⁰⁹⁾   “Он будет поглощен и потреблен фабрикантами. Буквально так звучало заявление хлопчатобумажных фабрикантов”   (там же).

 ¹¹⁰⁾ Там же. Вопреки своему желанию Вильерс был поставлен “законом” перед необходимостью отвергнуть домогательства фабрикантов. Однако эти господа достигли своей цели благодаря услужливости местных попечительств о бедных. Фабричный инспектор г-н А. Редгрейв уверяет, что на этот раз “система”, при которой сироты и дети пауперов “по закону” считаются apprentices (учениками), “не сопровождалась прежними злоупотреблсниями” (об этих злоупотреблениях см. Ф. Энгельс “Положение рабочего класса в Англии”. Лейпциг, 1845), — хотя, конечно, в одном случае “злоупотребление системой было допущено по отношению к девочкам и молодым женщинам, доставлен­ным из земледельческих округов Шотландии в Ланкашир и Чешир”. “Система” состоит в том, что фабрикант заключает с администрацией домов для призрения бедных контракт на определенный срок. Он обеспечивает детей пищей, одеждой и жильем и приплачивает им немного деньгами. Странно звучит следующее замечание г-на Редгрейва, особенно если принять во внимание, что даже среди годов процветания английской хлопчато­бумажной промышленности 1860 г. стоит особняком, и что заработная плата достигла необычно высокого уровня, так как чрезвычайный спрос па рабочих столкнулся с уменьшением населения Ирландии, беспримерной эмиграцией из английских и шот­ландских земледельческих округов в Австралию и Америку, с положительным уменьше­нием населения в некоторых английских земледельческих округах, что было отчасти следствием достигнутого подрыва жизненной силы, отчасти; же следствием того, что торговцы человеческим мясом уже использовали все избыточное население. И, несмотря на все это, г-н Редгрейв говорит: “Тем не менее, труд этого рода” (труд детей из домов для призрения бедных) “применяется лишь тогда, когда нельзя найти никакого другого, так как он дорог (high priced labour). Обычная заработная плата подростка 13 лет равняется приблизительно 4 шилл. в неделю; но дать пищу, одежду и жилище 50 или 100 таким подросткам, обеспечить им врачебную помощь и надлежащий надзор, да сверх того давать им маленькую приплату деньгами, — для этого 4 шилл. на человека

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                          251

В общем, опыт показывает капиталисту, что постоянно суще­ствует известное перенаселение, т. е. перенаселение сравнительно с существующей в каждый данный момент потребностью капитала в возрастании, хотя перенаселение это и составляется из хи­лых, быстро отживающих, вытесняющих друг друга, так сказать, срываемых до наступления зрелости человеческих поколений ¹¹¹⁾. С другой стороны, опыт показывает вдумчивому наблюдателю, как быстро и как глубоко капиталистическое производство, которое с исторической точки зрения родилось лишь вчера, уже успело в корне подорвать жизненную силу народа, как вырождение промыш­ленного населения замедляется лишь постоянным поглощением нетронутых жизненных элементов деревни и как даже сельские ра­бочие начинают уже вымирать, несмотря на свежий воздух и неог­раниченное действие среди них закона естественного отбора, в силу которого выживают лишь наиболее сильные индивидуумы ¹¹²⁾. Капитал, который имеет столь “хорошие основания” отрицать страдания окружающего его поколения рабочих, в своем практи­ческом движении считается с перспективой будущего вырождения и, в конечном счете, неизбежного вымирания человечества не мень­ше и не больше, чем с перспективой возможного падения земли на солнце. При всякой спекуляции с акциями каждый знает, что гроза

в неделю недостаточно” (“Reports of the Insp. of Factories for 30th April 1860”, p. 27). Г-н Редгрейв забывает сказать, каким образом сам рабочий может доставить все это своим детям на их заработную плату в 4 шилл., раз фабрикант не в состоянии этого сделать для 50 или 100 подростков, которые живут вместе, вместе столуются и состоят под общим надзором. Во избежание ложных выводов из текста я должен еще заметить, что английскую хлопчатобумажную промышленность, со времени подчинения ее фабричному акту 1850 г. с его регулированием рабочего времени и т. д., следует рассматривать как образцовую промышленность Англии. Рабочий английской хлопчатобумажной про­мышленности стоит во всех отношениях выше своего континентального товарища по судьбе. “Прусский фабричный рабочий работает по меньшей мере на 10 часов в неделю больше, чем его английский соперник, а если он работает у себя на дому на своем собственном ткацком станке, то отпадает и эта граница добавочных рабочих часов” (“Reports of Insp. of Fact. 31st Oct. 1855”, p. 103). Упомянутый выше фабричный инспектор Редгрейв после промышленной выставки 1851 г. отправился на континент, в частности во Францию и Пруссию, чтобы изучить фабричные порядки этих стран. Вот что говорит он о прусском фабричном рабочем: “Он получает заработную плату, достаточную для приобретения той простой нищи и того небольшого комфорта, к которым он привык и которыми довольствуется... Живет он хуже и работает больше, чем его английский соперник” (“Reports of Insp. of Fact. 31st Oct. 1853”, p. 85).

¹¹¹⁾ От чрезмерной работы люди умирают с удручающей быстротой; но места погибающих тотчас заполняются снова, и частая смена лиц не производит никакого изменения на сцене” (“England and America”. London, 1833, v. I, p. 55; автор — Э. Г. Уэйкфилд).

¹¹²⁾ См. “Public Health. Sixth Report of the Medical Officer of The Privy Council, 1863”. Опубликован в Лондоне в 1864 году. В этом отчете говорится как раз о сельско­хозяйственных рабочих. “Графство Сатерленд изображали как такое, в котором достигнуты серьезные улучшения, однако недавнее обследование показало, что в округах этого графства, когда-то столь славившихся красотой мужчин и храбростью солдат, население выродилось в худосочную и захиревшую расу. В наиболее здоровых местностях, рас­положенных по обращенным к морю склонам холмов, лица детей так худы и бледны, как если бы эти дети жили в гнилой атмосфере какого-нибудь лондонского закоул­ка” (Thornton, цит. соч., стр. 74, 75). Они, в сущности, похожи на те 30000 “gallant Highlanders” [“бравых горцев”], которые вместе с проститутками и ворами ютятся в wynds и closes [трущобах и вертепах] Глазго.

252                                          

 ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

когда-нибудь да грянет, но каждый надеется, что она разразится над головой его ближнего уже после того, как ему самому удастся собрать золотой дождь и укрыть его в безопасном месте. Apres moi le deluge! ⁹⁶ — вот лозунг всякого капиталиста и всякой капита­листической нации. Поэтому капитал беспощаден по отношению к здоровью и жизни рабочего всюду, где общество не принуждает его к другому отношению ¹¹³⁾. На жалобы относительно физиче­ского и духовного калечения, преждевременной смерти, истязаний чрезмерным трудом он отвечает: как могут терзать нас эти муки, если они увеличивают наше наслаждение (прибыль)? Но в общем и целом это и не зависит от доброй или злой воли отдельного капи­талиста. При свободной конкуренции имманентные законы капи­талистического производства действуют в отношении отдельного капиталиста как внешний принудительный закон ¹¹⁴⁾.

Установление нормального рабочего дня явилось результатом многовековой борьбы между капиталистом и рабочим. Но в исто­рии этой борьбы обнаруживаются два противоположных течения. Сравним, например, английское фабричное законодательство на­шего времени с английскими рабочими статутами начиная с XIV и до середины XVIII века ¹¹⁵⁾. В то время как современный фабрич­ный закон насильственно сокращает рабочий день, эти статуты стремятся насильственно его удлинить. Правда, притязания капи­тала в эмбриональном состоянии, когда он еще только возникает

¹¹³⁾ “Хотя здоровье населения является столь важным элементом национального капитала, к сожалению, придется признать, что капиталисты совсем не расположены хранить и ценить это сокровище... Внимание к здоровью рабочих было у фабрикан­тов вынуждено” (“Times”, 5 ноября 1861 г.). “Мужчины Уэст-Райдинга превратились в суконщиков для всего человечества... Здоровье рабочего населения было принесено в жертву, и в течение нескольких поколений раса совершенно выродилась бы, если бы не последовала реакция. Часы детского труда были ограничены и т. д.” (“Twenty-second Report of the Registrar General”. London, 1861).

¹¹⁴⁾  Поэтому мы видим, например, что в начале 1863 г. 26 фирм, владеющих обширными гончарнями в Стаффордшире, в том числе также фирма Д. Уэджвуд и cыновья, в особом меморандуме ходатайствуют “о властном вмешательстве государства”. “Конкуренция с другими капиталистами” не позволяет им произвести какого бы то ни было “добровольного” ограничения рабочего времени детей и т. д. “Сколько бы мы ни сетовали поэтому на упомянутое выше зло, его невозможно было бы устранить посред­ством какого-нибудь соглашения фабрикантов между собой... Принимая во внимание все эти обстоятельства, мы пришли к тому убеждению, что необходим принудительный закон” (“Children's Employment Commission, 1st Report”, 1863, p. 322).

Добавление к примечанию 114. Еще более разительный пример дает нам самое недавнее прошлое. Высокие цены хлопка в период лихорадочного хода дел побудили владельцев хлопчатобумажных ткацких фабрик в Блэкберне по взаимному соглашению между ними сократить на своих фабриках рабочее время на определенный срок. Срок этот истек приблизительно в конце ноября (1871 г.). Между тем более богатые фабри­канты, у которых прядение соединялось с ткачеством, использовали сокращение производ-ства, обусловленное этим соглашением, для того чтобы расширить свое собственное дело и извлечь таким образом большие барыши за счет мелких предпринимателей. Последние в таких затруднительных обстоятельствах обратились к фабричным рабочим, призывая их серьезно заняться агитацией за девятичасовой рабочий день и обещая им денежную помощь для этой цели!

¹¹⁵) Эти рабочие статуты, которые мы находим одновременно и во Франции, Нидер­ландах и т. д., были формально отменены в Англии лишь в 1813 г., уже после тою, как они были давно устранены самими производственными отношениями.

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                   253

и, следовательно, свое право всасывать достаточное количество прибавочного труда обеспечивает пока не одной лишь силой экономических отношений, но и содействием государственной вла­сти, — эти притязания представляются совершенно скромными. если сопоставить их с теми уступками, которые он, ворча и сопро­тивляясь, должен делать в зрелом возрасте. Понадобились века для того, чтобы “свободный” рабочий вследствие развития капита­листического способа производства добровольно согласился, т. е. был вынужден общественными условиями, продавать за цену при­вычных жизненных средств все активное время своей жизни, са­мую свою работоспособность, — продавать свое первородство за блюдо чечевичной похлебки ⁹⁷. Поэтому естественно, что то удли­нение рабочего дня, к которому капитал при посредстве государ­ственной власти старается принудить совершеннолетних рабочих в период с середины XIV до конца XVII века, совпадает прибли­зительно с теми пределами рабочего времени, которые во второй половине XIX века кое-где ставятся государством для превраще­ния детской крови в капитал. То, что теперь, например в штате Массачусетс, до недавнего времени самом свободном штате Севе­роамериканской республики, объявлено законным пределом тру­да детей моложе 12 лет, в Англии еще в середине XVII века было нормальным рабочим днем здоровых ремесленников, дюжих батра­ков и атлетически сложенных кузнецов ¹¹⁶⁾.

Непосредственным поводом к изданию первого рабочего ста­тута (23-й год царствования Эдуарда III, 1349 г.) (не причиной, потому что законы подобного рода издаются на протяжении целых столетий и после того, как этот повод исчез) послужила великая чума ⁹⁹, настолько уменьшившая население, что, по словам одного тори, “трудность найти рабочих по разумным ценам” (т. е. по ценам, которые оставляли бы их хозяевам разумное количество прибавочного труда) “поистине стала невыносима” ¹¹⁷⁾.

¹¹⁶⁾  “Ни один ребенок моложе 12-летнего возраста не должен работать на каком бы то ни было мануфактурном предприятии более 10 часов в сутки” (“Genera! Statutes of Massachusetts”, гл. 60, § 3). (Постановления эти были изданы в 1836 — 1858 гг.) “Труд в продолжение десяти часов в сутки на всех хлопчатобумажных, шерстяных, шелко­вых, бумажных, стекольных, льняных фабриках и на заводах железных и медных из­делий должен рассматриваться как установленный законом дневной труд. Предписывается также, чтобы отныне ни одного подростка, работающего па какой-либо фабрике, не удер­живали за работой или не принуждали к работе более 10 часов в день или 60 часов в неделю и чтобы отныне ни один подросток, не достигший 10-летнего возраста, не принимался в качестве рабочего на какие бы то ни было фабрики в пределах этого штата” (“State of New-Jersey. An act to limit the hours of labour etc.”, §§ 1 и 2. Закон от 18 марта 1851 г.). “Подростков, достигших 12 лет, но моложе 15 лет, ни на каком мануфактурном предприятии нельзя заставлять работать более 11 часов в сутки, притом ранее 5 часов утра и позже 7¹/₂ часов вечера” (“Rivised Statutes of the State of Rhode Island etc.”, гл. 139, § 23, 1 июля 1857 г.).

¹¹⁷⁾  [J. В. Byles.] “Sophisms of Free Trade”, 7th edit. London, 1850, p. 205. Тот же тори, впрочем, добавляет: “Парламентские акты, регулировавшие заработную плату в ущерб рабочим и в пользу нанимателей труда, сохранялись в течение долгого периода продолжительностью в 464 года. Население выросло. Законы эти стали теперь излишними и обременительными” (там же, стр. 206).

254                                            

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

Поэтому “разумная” заработная плата была продиктована в за­конодательно-принудительном порядке, а равным образом были продиктованы и пределы рабочего дня. Последний пункт, кото­рый нас здесь только и интересует, повторен в статуте 1496 г. (при Генрихе VII). Рабочий день всех ремесленников (artificers) и сельскохозяйственных рабочих с марта до сентября должен был продолжаться — чего, однако, так и не удалось провести на практике — с 5 часов утра до 7 — 8 часов вечера, но при этом время, отведенное на еду, составляло 1 час на завтрак, 1¹/₂ часа на обед и полчаса на полдник, т. е. как раз вдвое больше того, что предусматривает действующий в настоящее время фабричный акт ¹¹⁸⁾. Зимой работа должна была продолжаться с теми же перерывами от 5 часов утра дотемна. Статут Елизаветы от 1562 г. для всех рабочих, “нанятых за поденную или понедельную плату”, не изменяет продолжительности рабочего дня, но старается огра­ничить перерывы 2¹/₂ часами летом и 2 часами зимой. Обед должен продолжаться только один час, а “получасовой послеобе­денный сон” разрешается лишь с половины мая и до половины августа. За каждый час отлучки вычитается из заработной платы 1 пенни. Однако на практике условия для рабочих были много благоприятнее, чем по статутам. Уильям Петти, отец политиче­ской экономии и в некотором роде изобретатель статистики, го­ворит в одном сочинении, опубликованном им в последней трети XVII века:

“Рабочие” (labouring men, в то время собственно сельскохозяйственные рабочие) “работают по 10 часов в сутки и едят 20 раз в неделю, а именно три раза в день но будням и два по воскресеньям; отсюда ясно, что если бы они захотели поститься в пятницу вечером и употреблять на обед 1¹/₂ часа, тогда как те­перь они употребляют на него 2 часа, от 11 до 1 часа, т. е. если бы они на ¹/₂₀ времени больше работали и на столько же меньше теряли времени, то этого было бы достаточно для того, чтобы покрыть ¹/₁₀ часть упомянутого выше налога” ¹¹⁹⁾.

Не прав ли был д-р Эндрью Юр, когда он кричал, что двенадцатичасовой билль 1833 г. представляет собой возврат к мраку прошлого? Конечно, положения статутов и положения, о которых упоминает Петти, распространяются и на “apprentices” (учени­ков). Но как именно обстояло дело с детским трудом еще в конце XVII века, об этом можно судить по следующей жалобе:

¹¹⁸⁾  По поводу этого статута Дж. Уэйд справедливо замечает: “Из статута 1496 г. следует, что расход на пищу считался эквивалентным ¹/₃ дохода ремесленника и ¹/₂ дохода сельскохозяйственного рабочего, а это показывает, что в то время положение рабочих было более независимым, чем теперь, когда пища сельскохозяйственных и ману­фактурных рабочих составляет более крупную часть их заработной платы” (J. Wade. цит. соч., стр. 24, 25, 577). Что касается мнения, будто бы эта разница объясняется разницей между ценой пищи и одежды теперь и тогда, то оно опровергается самым беглым ознакомлением с “Chronicon Preciosum etc.”. By Bishop Fleetwood. 1st edit., London, 1707, 2nd edit., London, 1745.

¹¹⁹⁾   W. Petty.  “Political Anatomy of Ireland, 1672”, edit. 1691, p. 10⁹⁹.

ГЛАВА VIII. — РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                       255

“Наши юноши в Англии ничего не делают до самого того времени, когда поступают в ученики; вследствие этого им требуется, конечно, много времени — семь лет — для того, чтобы сделаться хорошими ремесленниками”.

Германия, напротив, расхваливается за то, что там дети с колы­бели хоть “немного приучаются к работе” ¹²⁰⁾.

Еще в продолжение большей части XVIII века, до эпохи крупной промышленности, английскому капиталу не удавалось, уплачивая недельную стоимость рабочей силы, захватить всю неделю рабочего, — исключение составляют, впрочем, сельскохо­зяйственные рабочие. То обстоятельство, что рабочие могли про­существовать целую неделю на четырехдневную заработную пла­ту, не представлялось им достаточным основанием для того, чтобы работать на капиталиста и остальные два дня. Одно направле­ние английских экономистов в угоду капиталу самым неистовым образом нападало на рабочих за такое упрямство, другое направле­ние защищало рабочих. Послушаем, например, полемику между Послтуэйтом, торговый словарь которого пользовался в то время такой же славой, как в настоящее время аналогичные сочинения Мак-Куллоха и Мак-Грегора, и цитированным выше автором “Essay on Trade and Commerce” ¹²¹⁾.

¹²⁰⁾  “A Discourse of the Necessity of Encouraging Mechanic Industry”. London, 1690, p. 13. Маколей, который фальсифицировал английскую историю в интересах вигов и буржуазии, пускается в следующие декламации: “Обычай преждевременно засаживать детей за работу... господствовал в XVII веке в степени, почти невероятной для тогдашне­го состояния промышленности. В Норидже, главном центре шерстяной промышлен­ности, шестилетний ребенок считался работоспособным. Различные авторы того време­на — среди них многие почитались в высшей степени благомыслящими — с “exultation” (восторгом) упоминают о том, что в этом городе трудом одних мальчиков и девочек создается богатство, составляющее сверх их собственного содержания 12 000 ф. ст. в год. Чем обстоятельнее изучаем мы историю прошлого, тем более оснований находим не соглашаться с мнением тех, кто считает, что наш век плодовит новыми социальными бедствиями... Что ново, так это образованность, вскрывающая эти бедствия, да гуман­ность, исцеляющая их” (“History of England”, v. I, p. 417). Маколей мог бы также порассказать о том, что “в высшей степени благомыслящие” amis du commerce [друзья торговли] XVII века с “exultation” повествуют о том, как в одном доме для призрения бедных в Голландии заставили работать 4-летнего ребенка, причем этот пример “vertu mise en pratique” [“добродетели, примененной на практике”] фигурирует во всех сочи­нениях гуманистов а 1а Маколей до времени А. Смита. Правда, с возникновением мануфактуры, в отличие от ремесла, появляются признаки эксплуатации детей, которая до известной степени издавна существовала у крестьян и получала тем большее разви- тие, чем тяжелее был гнет, тяготеющий над земледельцем. Тенденция капитала ясна, но сами факты носят еще такой же исключительный характер, как появление на свет двуголовых детей. Поэтому-то исполненные предчувствия будущего “amis du commerce* с “exultation” изображали эти факты в назидание современникам и потомству как нечто особенно примечательное и достойное удивления и рекомендовали их для подра­жания. Тот же самый шотландский сикофант и краснобай Маколей говорит: “В настоя- щее время мы слышим только о регрессе, видим же мы только прогресс”. Что за глаза, а главное, что за уши!

¹²¹⁾  Наиболее злостным из всех обвинителей рабочих является упомянутый в тексте анонимный автор “An Essay on Trade and Commerce: containing Observations on Taxes etc.”. London, 1770. Еще раньше он выступил таковым в своем сочинении “Considera???;, tions on Taxes”. London, 1765. Сюда же следует отнести и Артура Юту, этого Полония, невообразимого болтуна в статистике. Среди защитников рабочих выделяются: Джейкоб Вандерлинт в “Money answers all Things”. London, 1734; пастор Натаниел Форстер доктор богословия, в “An Enquiry into the Causes of the Present High Price of Provisions”. London, 17G7; д-р Прайс и особенно Послтуэйт — как в приложении к его “Universal

256                                             

 ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

Послтуэйт говорит, между прочим:

“В  заключение этих немногих  замечаний я не  могу  не обратить внимания на пошлую фразу, которую приходится слышать от слишком многих, что рабочий (industrious  poor),  если он может в течение  5 дней  заработать достаточно  для своего  существования,  не  захочет  работать   полных  6  дней.   Поэтому   приходит к  заключению,   что  необходимо  при   помощи   налогов   или   какими-либо  иными способами удорожить даже необходимые жизненные средства, чтобы  принудить ремесленников   и   мануфактурных   рабочих   к   непрерывному   труду   в   течение шести  дней  в  неделю.   Я  должен  попросить  позволения  придерживаться  иного мнения, чем эти великие политики, которые ратуют за вечное рабство рабочего населения  этого   королевства   (“the   perpetual   slavery   of   the   working   people”); они   забывают  поговорку   “all  work  and   no  play”    (работа,  не  чередуясь  с   иг­рой,  притупляет).   Не  гордятся  ли  англичане  одаренностью  и  искусством  сво­их   ремесленников   и   мануфактурных   рабочих,   которые   до   сих   пор   обеспечи­вали британским товарам всеобщее признание и славу? Чему обязаны мы этим? По всей  вероятности, не чему иному,  как тому способу,  которым наш рабочий народ,  жизнерадостный  по своему характеру, умеет развлекаться. Если  бы они были принуждены работать сплошь целый год, все шесть дней в неделю, исполняя изо дня в день одну и ту же работу, разве это не притупило бы их способностей и   не   превратило   бы   их   из   бодрых   и   ловких   в   тупых   и   апатичных;   и   не лишились ли бы наши рабочие под гнетом такого вечного рабства  своей  репу­тации,   могли   ли   бы   они   сохранить   ее?..   Какого   искусства   можно   было   бы ожидать от столь жестоко загнанных животных  (hard driven animals)?.. Многие из них выполняют  в  4 дня такое количество  работы,  какое француз выполнит лишь   в  5   или   6   дней.   Но  если   англичане   будут   вечно   обременены   тяжелой работой, то можно опасаться, что они выродятся   (degenerate)   еще больше,  чем французы. Если  народ наш славится своей  военной доблестью, то разве  мы  не говорим, что обязаны этим, с одной стороны, хорошему английскому ростбифу и пуддингу, которые служат ему пищей, а с другой стороны, и не в меньшей степени, нашему   конституционному   духу   свободы?   Да   и   почему   бы   большая   степень способностей, энергии  и искусства наших ремесленников и мануфактурных ра­бочих   не   была   обязана   своим   происхождением   той   свободе,   с   которой   они по-своему   развлекаются?   Я   надеюсь,   что   они   никогда   не   лишатся   ни   этих привилегий, ни тех хороших условий жизни, из которых одинаково проистекают как их искусство в работе, так и их мужество” ¹²²⁾.

На это автор “Essay on Trade and Commerce” дал следующий ответ:

“Если празднование седьмого дня недели считается божественным уста­новлением, то этим предполагается, что остальные дни недели принадлежат труду” (он, как мы это сейчас увидим, хочет сказать: капиталу), “и насиль­ственное принуждение к тому, чтобы эта божественная заповедь исполнялась, нельзя называть жестокостью... Что человечество, в общем, от природы питает склонность к покою и лени, в этом нас убеждает роковой опыт, почерпнутый из поведения нашей мануфактурной черни, которая работает в среднем не бо­лее 4 дней в неделю, за исключением случаев вздорожания жизненных средств... Предположим, что бушель пшеницы представляет все жизненные средства ра­бочего, что он стоит 5 шилл., и что рабочий зарабатывает своим трудом один шиллинг в день. В таком случае ему приходится проработать всего 5 дней в неделю и всего 4 дня, если бушель стоит 4 шиллинга... Но так как в этом

Dictionary of Trade and Commerce”, так и в “Great Britain's Commercial Interest explained and improved”, 2nd edit. London, 1759. Самые факты констатируют многие другие авторы того времени, между прочим Джозая Такер.

122)                        Postlethwayt. Там же. “First Preliminary Discourse”, p. 14.

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                              257

королевстве заработная плата много выше по сравнению с ценой жизненных средств, то у мануфактурного рабочего, который проработал 4 дня, имеется денежный излишек, на который он может остаток недели прожить в праздно­сти... Надеюсь, мною сказано достаточно для того, чтобы доказать, что умерен­ный труд в течение 6 дней в неделю не есть рабство. Наши сельскохозяйствен­ные рабочие работают 6 дней в неделю, и по всем признакам — это счастливей­шие из рабочих (labouring poor) ¹²³⁾, голландцы по стольку же дней работают в мануфактурах и производят впечатление очень счастливого народа. Так же работают французы, если в рабочую неделю не вклиниваются многочисленные праздники...¹²⁴⁾  Но наша чернь вбила себе в голову мысль, будто ей, как англичанам, по праву рождения принадлежит привилегия пользоваться большей свободой и независимостью, чем” (рабочему народу) “в какой-либо другой европейской стране. Поскольку эта идея оказывает влияние на мужество наших солдат, она, быть может, приносит некоторую пользу; но чем менее заражены ею мануфактурные рабочие, тем лучше для них самих и для государства. Рабочим никогда не следовало бы считать себя не зависимыми от своих начальников (“independent of their superiors”)... Чрезвычайно опасно потакать сброду в про­мышленном государстве, как наше, в котором, быть может, ⁷/₈ всего населения имеют лишь небольшую собственность или совсем ее не имеют...¹²⁵⁾ Полного излечения не последует до тех пор, пока наша промышленная беднота не согла­сится работать в продолжение 6 дней за такую же сумму, которую она зара­батывает теперь в 4 дня” ¹²⁶⁾.

В этих целях, равно как и для “искоренения лени, распутства и романтических бредней о свободе”, ditto [а также] для “умень­шения налогов в пользу бедных, поощрения духа предприимчи­вости и для понижения цены труда в мануфактурах”, наш вер­ный Эккарт капитала предлагает испытанное средство: рабочих, нуждающихся в общественной благотворительности, т. е. паупе­ров, запирать в “идеальный работный дом” (an ideal workhouse). “Такой дом должен быть сделан домом ужаса (house of terror) ¹²⁷⁾. В этом “доме ужаса”, в этом “идеале работного дома”, работа должна продолжаться по 14 часов в сутки, включая сюда, однако, и время на еду, так что остается полных 12 часов труда” ¹²⁸⁾,

Двенадцатичасовой рабочий день в “ideal workhouse”, в доме ужаса 1770 года! Шестьдесят три года спустя, в 1833 г., когда английский парламент в четырех фабричных отраслях уменьшил

¹²³⁾  “An Essay on Trade and Commerce etc.”. London, 1770, Сам автор на стр. 96 рассказывает, в чем заключалось уже в 1770 г. “счастье” английских сельскохозяй­ственных рабочих. “Их рабочая сила (“their working powers”) всегда напряжена до крайности (“on the Stretch????”); они не могли бы ни жить хуже, чем живут (“they cannot live cheaper than they do”), ни работать тяжелее (“nor work harder”)”.

¹²⁴⁾  Протестантизм играет важную роль в генезисе капитала уже потому, что он превращает почти все традиционные праздничные дни в рабочие дни.

¹²⁵⁾   “An Essay on Trade and  Commerce etc.”. London, 1770, p. 41, 15, 96, 97, 55, 56, 57.

¹²⁶⁾  Там же, стр. 69. Еще в 1734 г. Джейкоб Вандерлинт разъяснил, что тайна всех жалоб капиталистов на леность рабочих просто-напросто заключается в том, что они хотели бы получить за прежнюю заработную плату 6 рабочих дней вместо четырех.

¹²⁷⁾  Там жe, стр. 242 — 243: “Такой идеальный работный дом следует сделать “домом ужаса”, а не приютом для бедных, где они получают обильную пищу, теплую и приличную одежду и где весьма мало работают”.

¹²⁸⁾ Там же  [стр. 260]. “Французы”, — говорит автор,— “смеются над нашими восторженными идеями о свободе” (там же, стр. 78).

258                                          

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

до 12 полных рабочих часов рабочий день детей от 13 до 18-лет­него возраста, казалось, пробил последний час английской про­мышленности! В 1852 г., когда Луи Бонапарт, чтобы упрочить­ся в глазах буржуазии, вздумал посягнуть на установленный законом рабочий день, французский рабочий народ в один голос заявил: “Закон, сокративший рабочий день до 12 часов, — это единственное благо, которое осталось нам от законодательства республики!” ¹²⁹⁾. В Цюрихе труд детей старше 10 лет ограничен 12 часами; в Ааргау в 1862 г. продолжительность труда детей от 13 до 16-летнего возраста была уменьшена с 12¹/₂ до 12 часов; в Австрии в 1860 г. для детей от 14 до 16 лет продолжительность труда была сокращена ditto до 12 часов ¹³⁰⁾. Какой “прогресс с 1770 года”, с “exultation” воскликнул бы Маколей!

“Дом ужаса” для пауперов, о котором только мечтала капи­талистическая душа 1770 г., появился несколько лет спустя в виде исполинского “работного дома” для самих мануфактурных рабочих. Он назывался фабрикой. Но на этот раз идеал побледнел перед действительностью...

6. БОРЬБА ЗА НОРМАЛЬНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ.

ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ОГРАНИЧЕНИЕ РАБОЧЕГО ВРЕМЕНИ

В ЗАКОНОДАТЕЛЬНОМ ПОРЯДКЕ. АНГЛИЙСКОЕ ФАБРИЧНОЕ

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО 1833—1864 ГОДОВ

После того, как капиталу потребовались целые столетия, чтобы удлинить рабочий день до его нормальных максимальных пре­делов, а затем и за эти пределы, до границы естественного двенадцатичасового дня ¹³¹⁾, со времени возникновения крупной

¹²⁹⁾  “Они возражали особенно против работы, продолжающейся более 12 часов в день, потому что закон, устанавливающий такой рабочий день, есть единственное благо, которое осталось им от законодательства республики” (“Reports of Insp. of Fact. 31st Octob. 1855”, p. 80). Французский закон 5 сентября 1850 г. о двенадцатичасовом рабочем дне, это измененное на буржуазный лад издание декрета временного прави­тельства от 2 марта 1848 г., распространяет свое действие на все мастерские без различия. До этого закона рабочий день во Франции был неограничен. Его продолжи- тельность на фабриках равнялась 14, 15 и более часам. См. “Des classes ouvrieres en France, pendant l'annee 1848”. Par M. Blanqui. Г-ну Бланки, — экономисту, а не революционеру, — было поручено правительством произвести обследование положениярабочих.

¹³⁰⁾ И в деле регулирования рабочего дня Бельгия зарекомендовала себя образцовым буржуазным государством. Лорд Хауард де Уолден, английский посланник в Брюсселе, сообщает английскому министерству иностранных дел от 12 мая 1862 года: “Министр Рожье заявил мне, что детский труд никак не ограничивается ни общим законом, ни местными постановлениями; что правительство в течение последних трех лет на каждом заседании было занято мыслью представить палатам законопроект по этому вопросу, но всегда встречало непреодолимое препятствие в эгоистическом страхе перед всяким законодательством, которое противоречит принципу полной свободы труда!”

¹³¹⁾  “Несомненно, большого сожаления заслуживает тот факт, что какой бы то ни было класс людей должен убиваться на работе по 12 часов ежедневно. Если присово­купить сюда время, употребляемое на еду и на то, чтобы пройти до мастерской и

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                          259

промышленности в последней трети XVIII века начинается стре­мительное, напоминающее лавину, опрокидывающее все преграды движение в этой области. Всякие рамки, которые ставятся обычая­ми и природой, возрастом и полом, сменой дня и ночи, были разрушены. Даже понятия о дне и ночи, по-крестьянски простые для старых статутов, сделались настолько расплывчатыми, что один английский судья еще в 1860 г. должен был проявить поистине талмудистскую мудрость для того, чтобы разъяснить “в порядке судебного решения”, что такое день и что такое ночь ¹³²⁾. Капитал справлял свои оргии.

Как только рабочий класс, оглушенный грохотом производства, до некоторой степени пришел в себя, он начал оказывать со­противление, и прежде всего на родине крупной промышлен­ности, в Англии. Однако в продолжение трех десятилетий ус­тупки, которых он добивался, были чисто номинальными. За вре­мя с 1802 по 1833 г. парламент издал 5 актов о труде, но был настолько хитер, что не вотировал ни единой копейки на их принудительное проведение, на необходимый персонал чиновни­ков и т. д. ¹³³⁾. Они остались мертвой буквой. “Факт тот, что до акта 1833 г. дети и подростки вынуждались работать (“were worked”) всю ночь, весь день или же и день, и ночь ad libitum [по произволу]” ¹³⁴⁾.

Только со времени фабричного акта 1833 г., распространяю­щегося на хлопчатобумажные, шерстяные, льняные и шелко­вые фабрики, берет свое начало нормальный рабочий день для современной промышленности. Ничто так не характеризует дух

обратно, то получится в действительности 14 из 24 часов в сутки. Я надеюсь, что, не говоря уже о здоровье, никто не станет отрицать, что с моральной точки зрения такое полное поглощение времени трудящихся классов, непрерывно совершающееся начиная с раннего 13-летнего возраста, а в “свободных” отраслях промышленности и с еще более раннего возраста, чрезвычайно вредно и представляет собой ужасное зло... В интересах общественной нравственности, в целях воспитания здорового населения, для того чтобы обеспечить большинству народа возможность разумного наслаждения жизнью, необходи­мо настаивать на том, чтобы во всех отраслях промышленности часть каждого рабочего дня оставалась для отдыха и досуга” (Леонард Хорнер в “Reports of Insp. of Fact. for 31st December 1841”).

¹³²⁾  см.   “Judgement  of   Mr.   J.   H.   Otway,   Belfast,   Hilary   Sessions,   County  Antrim 1860”.

¹³³⁾ Весьма характерным для режима Луи-Филиппа, короля буржуа, является то обстоятельство, что единственный изданный при нем фабричный закон 22 марта 1841 г. никогда не был проведен в жизнь. Да и этот-то закон касается только детского труда. Он устанавливает восемь часов труда для детей 8—12-летнсго возраста, двенадцать часов для детей 12 — 16 лет и т. д., причем делает многочисленные исключения, допускаю- щие ночной труд даже для восьмилетних детей. Наблюдение за применением этого закона и принуждение к его выполнению было предоставлено доброй воле “amis du commerce” [“друзей торговли”], — и это в стране, где каждая мышь находится в веде­нии полиции. Только с 1853 г. в одном-единственном департаменте, в департаменте Нор, учреждается оплачиваемая должность правительственного инспектора. Не менее характерным для развития французского общества является вообще то обстоятельство, что закон Луи-Филиппа до революции 1848 г. оставался единственным законом в этой области, хотя французская законодательная фабрика опутывает своей сетью все стороны жизни!

¹³⁴⁾  “Reports of Insp. of Fact. for 30th April 1860”, p. 50.

260                                          

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ, - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

капитала, как история английского фабричного законодательства с 1833 до 1864 года!

Закон 1833 г. объявляет, что обычный рабочий день на фабрике должен начинаться в 5¹/₂ часов утра и оканчиваться в 8¹/₂ часов вечера. В пределах этого 15-часового периода закон разрешает пользоваться трудом подростков (т. е. лиц в возрасте от 13 до 18 лет) в какое бы то ни было время, однако при том условии, что одно и то же лицо этого возраста не должно работать более 12 часов в день, за исключением некоторых особо предусмотрен­ных случаев. Пункт 6-й акта определяет, “что в течение каждого дня каждому лицу с ограниченным рабочим временем должно предоставляться по крайней мере 1¹/₂ часа на еду”. Воспреща­лось применять труд детей до 9-летнего возраста, за единствен­ным исключением, о котором будет упомянуто ниже; труд детей 9—13-летнего возраста ограничен 8 часами в день. Ночной труд, т. е. по этому закону труд между 8¹/₂ часами вечера и 5¹/₂ часами утра, был воспрещен для всех лиц от 9 до 18 лет.

Законодатели были так далеки от желания посягнуть на сво­бодное высасывание капиталом рабочей силы взрослых или, как они это называли, на “свободу труда”, что измыслили особую систему в целях предотвращения столь ужасающего последствия фабричного акта.

“Великое зло фабричной системы, как она организована в настоящее время”, — говорится в первом отчете центрального совета комиссии, помеченном 25 июня 1833 г., — “заключается в том, что она создает необходимость удлинять детский труд до крайних пределов рабочего дня взрослых. Единственным средством против этого зла, не предполагающим ограничения труда взрослых, которое привело бы к еще большему злу, чем то, которое имеется в виду устранить, — этим единственным средством представляется план ввести двойные смены детей” ⁹³ .

“План” этот и был осуществлен под названием Relaissystem (“System of Relays”; Relay по-английски, как и по-французски, означает смену почтовых лошадей на различных станциях); при этом одна смена детей от 9 до 13 лет запрягается в работу, напри­мер, от 5¹/₂ часов утра до 1¹/₂ часов пополудни, другая смена — от 1¹/₂ часов пополудни до 8¹/₂ часов вечера и т. д.

В награду за то, что господа фабриканты самым наглым обра­зом игнорировали все изданные за последние 22 года законы о дет­ском труде, пилюля, которую им предстояло проглотить, и на этот раз была подслащена. Парламент постановил, что с 1 марта 1834 г. ни один ребенок моложе 11 лет, с 1 марта 1835 г. ни один ребенок моложе 12 лет и с 1 марта 1836 г. ни один ребенок моложе 13 лет не должен работать на фабрике более 8 часов! Этот “либерализм”, столь снисходительный по отношению к “капиталу”, заслуживал тем большей признательности, что д-р Фарре, сэр А. Карлайл, сэр Б. Броди, сэр Ч, Белл, г-н Гатри и т. д., — т. е. самые выдающиеся терапевты и хирурги Лондона, — в своих свидетельских показа-

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                                      261

ниях палате общин заявили, что “periculum in moral” ¹⁰¹. Д-р Фар-ре высказался еще резче:

“Законодательство одинаково необходимо в целях предотвращения прежде­временной смерти, в каких бы формах она ни причинялась, а этот способ” (фабрич­ный способ) “следует, конечно, признать одним из самых жестоких способов ее причинения” ¹³⁵⁾.

Тот самый “реформированный” парламент, который из нежного чувства к господам фабрикантам еще на целые годы обрекал детей моложе 13 лет на ад 72-часового фабричного труда в неделю, вос­претил плантаторам эмансипационным указом, дававшим свободу тоже по каплям, принуждать впредь негров-рабов к работе более 45 часов в неделю!

Но нисколько не удовлетворенный, капитал повел теперь шум­ную агитацию, продолжавшуюся несколько лет. Она вращалась, главным образом, вокруг возраста категорий, которые под именем детей должны были работать не более 8 часов и подлежали, в из­вестной мере, обязательному обучению. Согласно капиталисти­ческой антропологии, детский возраст оканчивался в 10 лет или, по крайней мере, в 11 лет. Чем ближе подходил срок полного осуществления фабричного акта, роковой 1836 г., тем яростнее неистовствовала фабрикантская сволочь. Ей действительно удалось до такой степени запугать правительство, что оно в 1835 г. предло­жило понизить предел детского возраста с 13 до 12 лет. Между тем грозно росло pressure from without [давление извне]. Мужество изменило палате общин. Она отказалась бросать 13-летних детей под Джаггернаутову колесницу ¹⁰³ капитала более чем на 8 часов в день, и акт 1833 г. вступил в полную силу. Он оставался без измене­ния до июня 1844 года.

В течение того десятилетия, когда он регулировал фабричный труд сначала частично, а затем полностью, официальные отчеты фабричных инспекторов изобилуют жалобами на невозможность его проведения. Так как закон 1833 г. предоставлял усмотрению господ капиталистов назначать в пределах пятнадцатичасового периода от 5¹/₂ утра до 8¹/₂ вечера тот час, когда каждый “подро­сток” и каждый “ребенок” должен начинать свой двенадцатича­совой или восьмичасовой труд, прерывать и оканчивать его, а так­же предоставлял их усмотрению назначать для разных лиц различ­ные часы на еду, то эти господа скоро изобрели новую “Relaissystem”, при которой рабочие лошади не сменяются на определенных почтовых станциях, а снова и снова запрягаются на переменных станциях. Мы не останавливаемся подробнее на прелестях этой си­стемы, так как должны возвратиться к ней позже. Но и с первого

 ¹³⁵⁾     “Legislation is equally necessary for the prevention of death, in any form in which it can be prematurely inflicted, and certainly this must be viewed as a most cruel mode of inflicting it” ⁹⁵.

262                                              

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

взгляда ясно, что эта система уничтожала не только дух, но и самую букву всего фабричного акта. Как могли фабричные инспектора при такой сложной бухгалтерии на каждого отдельного ребенка и каждого подростка принудить фабрикантов к соблюдению установ-ленного законом рабочего времени и законных перерывов на еду? Прежнее жестокое безобразие вскоре опять безнаказанно стало процветать на многих фабриках. При встрече с министром внут­ренних дел (1844 г.) фабричные инспектора доказали всю невоз­можность какого-либо контроля в условиях новоизмышленной Relaissystem ¹³⁶⁾. Между тем обстоятельства сильно изменились. Фабричные рабочие, особенно с 1838 г., сделали десятичасовой билль своим экономическим лозунгом, подобно тому, как Хартия ¹⁰⁴⁾ сделалась их политическим лозунгом. Даже часть фабрикантов, урегулировавшая фабричное производство согласно акту 1833 г., забросала парламент записками относительно безнравственной “конкуренции” “фальшивых братьев”, которым их большая наг­лость или более счастливые местные условия позволяют нарушать закон. К тому же, как бы ни хотелось отдельным фабрикантам дать полную волю своей исконной жадности, идеологи и политические вожди класса фабрикантов рекомендовали иное поведение и иной язык по отношению к рабочим. Они открыли кампанию за отмену хлебных законов и для победы нуждались в помощи рабочих! По­этому они обещали не только вдвое больший каравай хлеба ¹⁰⁵, но и принятие десятичасового билля под сенью тысячелетнего царства свободной торговли ¹³⁷⁾. Следовательно, тем меньше они могли бо­роться против меры, которая должна была лишь провести в жизнь акт 1833 года. Наконец, тори, священнейшему интересу которых, земельной ренте, угрожала опасность, филантропически разрази­лись негодованием по поводу “бесчестного поведения” ¹³⁸⁾ своих врагов.

Так появился дополнительный фабричный акт от 7 июня 1844 года. Он вступил в силу с 10 сентября 1844 года. Он ставит под охрану закона новую категорию рабочих, а именно: женщин старше 18 лет. Они были во всех отношениях приравнены к под­росткам: их рабочее время ограничено 12 часами, ночной труд воспрещен и т. д. Следовательно, законодательство впервые оказалось вынужденным подвергнуть непосредственному и официальному контролю также и труд совершеннолетних. В фабричном отчете 1844 — 1845 г. говорится с иронией:

“До нашего сведения не дошло ни одного случая, когда взрослые женщины жаловались бы на это вторжение в их права” ¹³⁹⁾.

¹³⁶⁾ “Reports of Insp. of Fact. tor 31st October 1849”, p. 6.

¹³⁷⁾  “Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1848”, p. 98.

¹³⁸⁾  Леонард Хорнер даже официально употребляет выражение “nefarious practices” [“бесчестное поведение”]   (“Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1859”, p. 7) ^I39)   “Reports etc. for 30th Sept. 1844”, p. 15.

ГЛАВА VIII. -- РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                             263

Рабочий день детей моложе 13 лет был сокращен до 6¹/₂, а при известных условиях до 7 часов в день ¹⁴⁰⁾.

Чтобы устранить злоупотребления ложной Relaissystem, закон устанавливал, между прочим, следующие важные уточнения:

“Рабочий день детей и подростков следует исчислять с того времени, когда хоть один ребенок или подросток начинает утром работу на фабрике”.

Таким образом, если, например, А начинает работу в 8 часов утра, а В — в 10 часов, то рабочий день должен оканчиваться для В в тот же час, как и для А. Начало рабочего дня должно определять­ся по каким-нибудь общественным часам, например по ближайшим железнодорожным часам, с которыми сообразуется и фабричный колокол. Фабрикант обязан повесить на фабрике расписание, напе­чатанное крупным шрифтом, с обозначением времени начала, окон­чания и перерывов рабочего дня. Детей, начинающих свою работу до 12 часов дня, нельзя вновь заставлять работать после часа по­полудни. Таким образом, послеобеденная смена должна состоять не из тех детей, из которых состоит утренняя. Те 1¹/₂ часа, которые даются на обед, должны предоставляться всем рабочим, находя­щимся под охраной закона, в одно и то же время дня, причем по крайней мере 1 час должен предоставляться до трех часов пополуд­ни. Дети или подростки не должны работать до часу дня более 5 ча­сов без перерыва для еды, по крайней мере, на полчаса. Дети, подростки или женщины не должны оставаться во время перерыва для еды в фабричном помещении, в котором происходит какой-нибудь процесс труда, и т. д.

Мы видели, что эти мелочные постановления, которые регули­руют время, пределы и перерывы работы по-военному, звоном коло­кола, отнюдь не были продуктом парламентских измышлений. Они постепенно развивались из данных отношений как естественные законы современного способа производства. Формулировка их, официальное признание и провозглашение государством явились результатом длительной классовой борьбы. Одним из ближайших последствий их было то, что практика подчинила и рабочий день взрослых фабричных рабочих тем же самым ограничениям, потому что в большинстве процессов производства необходимо сотрудниче­ство детей, подростков и женщин. Поэтому в общем и целом в пе­риод 1844 —1847 гг. двенадцатичасовой рабочий день имел общее и единообразное распространение во всех отраслях промышленности, подчиненных фабричному законодательству.

Однако фабриканты допустили такого рода “прогресс” не без компенсации в виде “регресса”. По их настояниям палата общин сократила минимальный возраст подлежащих эксплуатации детей

¹⁴⁰⁾  Акт разрешает пользоваться трудом детей по 10 часов в сутки в тех случаях, когда они работают не ежедневно, а лишь через день. В общем эта оговорка осталась без применения

264                                                  

 ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

с 9 до 8 лет с целью обеспечить для капитала требуемое по всем законам божеским и человеческим “добавочное предложение фаб­ричных детей” ¹⁴¹⁾.

1846 — 1847 гг. составляют эпоху в экономической истории Англии. Отмена хлебных законов, отмена ввозных пошлин на хло­пок и другие сырые материалы, провозглашение свободы торговли путеводной звездой законодательства! Словом, наступало тысяче­летнее царство. С другой стороны, чартистское движение и агита-ция за десятичасовой рабочий день достигли в эти же годы своего высшего пункта. Они нашли союзников в дышавших местью тори. Несмотря на фанатическое сопротивление вероломной армии сво-бодной торговли с Брайтом и Кобденом во главе, билль о десяти­часовом рабочем дне, которого добивались так долго, был принят парламентом.

Новый фабричный акт от 8 июня 1847 г. устанавливал, что с 1 июля 1847 г. вступает в силу предварительное сокращение рабо­чего дня до 11 часов для “подростков” (от 13 до 18 лет) и для всех работниц, а с 1 мая 1848 г. — окончательное ограничение рабочего дня тех же категорий рабочих 10 часами. Во всем остальном этот акт был только некоторым изменением и дополнением к законам 1833 и 1844 годов.

Капитал предпринял предварительный поход с целью воспре­пятствовать полному проведению в жизнь акта с 1 мая 1848 года, И притом сами рабочие, будто бы наученные опытом, должны были помочь разрушению своего собственного дела. Момент был выбран удачно.

“Необходимо напомнить, что вследствие ужасного кризиса 1846—1847 гг. среди фабричных рабочих царила большая нужда, так как многие фабрики работали толь­ко неполное время, другие совсем остановились. Значительное число рабочих нахо­дилось поэтому в самом стесненном положении, многие были в долгах. Поэтому можно было с достаточной степенью уверенности предположить, что они пред­почтут более продолжительный рабочий день, чтобы возместить убытки, понесенные в прошлом, может быть уплатить долги, или выкупить из ломбарда свою мебель, или заменить новыми проданные пожитки, или приобрести новое платье для себя и семьи” ¹⁴²⁾.

Господа фабриканты попытались усилить естественное дейст­вие этих обстоятельств общим понижением заработной платы на 10 %. Это было, так сказать, праздником освящения новой эры сво­бодной торговли. Затем, как только рабочий день был сокращен до 11 часов, последовало дальнейшее понижение заработной платы на 8¹/₃ % и потом вдвое большее понижение, как только рабочий день

¹⁴¹⁾ “Так как сокращение часов их рабочего времени поведет к увеличению количества детей, требующихся для работы, то было решено, что добавочное предложение детей в возрасте от 8 до 9 лот могло бы покрыть увеличившийся спрос” (“Reports etc. for 30th Sept. 1814”, p. 13).  

¹⁴²⁾  “Reports оf Insp. of Fact. for 31st October 1848”, p. 16.

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                              265

был окончательно сокращен до 10 часов. Поэтому всюду, где только позволяли обстоятельства, произошло понижение заработной пла­ты по крайней мере на 25 % ¹⁴³⁾. При таких-то соответственно под­готовленных обстоятельствах началась агитация среди рабочих за отмену акта 1847 года. Не брезгали никакими средствами обмана, соблазнов, угроз, но все было тщетно. Если и удалось собрать пол­дюжины петиций, в которых рабочие жаловались на “угнетение их этим актом”, то сами же петиционеры при устном опросе заявляли, что подписи их были вынуждены. “Они угнетены, это правда, но кем-то другим, а не фабричным актом” ¹⁴⁴⁾. Но если фабрикантам не удалось заставить рабочих говорить в желательном для них духе, тем громче они сами кричали от имени рабочих в прессе и в парла­менте. Они поносили фабричных инспекторов как своего рода ко­миссаров Конвента ¹⁰⁶, которые безжалостно приносят несчастных рабочих в жертву своей химере об улучшении мира. Но и этот маневр не удался. Фабричный инспектор Леонард Хорнер лично и через своих помощников собрал многочисленные свидетельские по­казания на фабриках Ланкашира. Около 70 % опрошенных рабо­чих высказались за 10-часовой рабочий день, гораздо менее значи­тельное число за 11-часовой и совсем незначительное меньшинство за старый 12-часовой день ¹⁴⁵⁾.

Другой “любезный” маневр заключался в том, чтобы заставить взрослых рабочих мужчин работать 12 — 15 часов, а затем объявить этот факт вернейшим выражением подлинных пролетарских жела­ний. Но “безжалостный” фабричный инспектор Леонард Хорнер опять оказался тут как тут. Большинство “сверхурочников” за­явило, что

“они охотно предпочли бы работать по 10 часов за меньшую заработную плату, но у них не было выбора: среди них так много безработных, так много прядиль­щиков вынуждено работать в качестве простых сучильщиков, что если бы они отказались от удлинения рабочего дня, их места тотчас были бы заняты другими, так что для них вопрос сводился к следующему: или работать более долгое время — или оказаться на мостовой” ¹⁴⁶⁾.

¹⁴³⁾  “Я убедился, что у людей, получавших 10 шилл, в неделю, произвели сокращение на 1 шилл., в связи с общим понижением заработной платы на 10 %, и затем еще на 1 шилл. 6 пенсов, ввиду сокращения рабочего времени, — итого на 2 шилл. 6 пенсов, — и, несмотря на это, большинство твердо стояло за десятичасовой билль” (“Reports of Insp. of Fact. For 31st October 1848”, p. 16).

 ¹⁴⁴⁾  “Подписывая петицию, я в то же время заявил, что совершаю что-то дурное. — Но почему же в таком случае вы ее подписали? — Потому, что в случае отказа меня выбросили бы на мостовую. — Петицпонер в самом деле чувствовал себя “угнетенным”, но вовсе не фабричным актом” (“Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1848”, p. 102).

¹⁴⁵⁾ “Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1848”, p. 17. В округе г-на Хорнера было таким образом опрошено 10 270 взрослых рабочих мужчин на 181 фабрике. Их показания можно найти в приложении к отчету фабричной инспекции за полугодие, кончающееся октябрем 1848 года. Эти свидетельские показания и в других отношениях дают ценный материал.

¹⁴⁶⁾ “Reports of Insp. of Fact. for 31st October 1848”. См. собранные самим Леонардом Хорнером показания №№ 69, 70, 71, 72, 92, 93, а также собранные помощником инспектора А. показания №№ 51, 52, 58, 59, 62, 70 в “Appendix”. Даже один фабрикант высказался напрямик. См. там же № 14, который следует после № 265 [стр. 37].

266                                             

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ. - ПРОИЗВОДСТВО АБСОЛЮТНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

Предварительный поход капитала окончился неудачей, и закон о десятичасовом рабочем дне вступил в силу 1 мая 1848 года. Между тем фиаско чартистской партии, вожди которой были заключены в тюрьмы и организация которой была разрушена, поколебало веру рабочего класса Англии в свои силы. Вскоре после этого парижское июньское восстание и его кровавое подавление объединили как в континентальной Европе, так и в Англии под одним общим лозун­гом спасения собственности, религии, семьи и общества все фрак­ции господствующих классов: земельных собственников и капи­талистов, биржевых волков и лавочников, протекционистов и фритредеров, правительство и оппозицию, попов и вольнодумцев, молодых блудниц и старых монахинь! Рабочий класс был повсюду предан анафеме, подвергся гонениям, был поставлен под действие “закона о подозрительных” ¹⁰⁷. Таким образом, господа фабри­канты могли не стесняться. Они подняли открытый бунт не только против десятичасового закона, но и против всего законодательства, которое, начиная с 1833 г., стремилось несколько обуздать “свободное” высасывание рабочей силы. Это был бунт в защиту рабства в миниатюре, который более двух лет проводился с циничной бесце­ремонностью, с террористической энергией, причем это было тем проще, что взбунтовавшийся капиталист ничем не рисковал, кроме шкуры своего рабочего.

Для понимания последующего необходимо напомнить, что фаб­ричные акты 1833, 1844 и 1847 гг. все три сохраняют свою законную силу, поскольку один не вносит каких-нибудь изменений в другой. что ни один из них не ограничивает рабочего дня рабочих мужчин старше 18 лет и что с 1833 г. пятнадцатичасовой период от 5¹/2 ча-сов утра до 8¹/₂ часов вечера оставался законным “днем”, в грани­цах которого только и должен был укладываться на предписывае­мых законом условиях сначала двенадцатичасовой, а позже десяти­часовой труд подростков и женщин.

Фабриканты в некоторых местах начали с того, что уволили часть, в некоторых случаях половину, запятых у них подростков и работниц и восстановили взамен почти исчезнувший ночной труд взрослых рабочих мужчин. Закон о десятичасовом рабочем дне, уверяли они, не дает им иного выхода! ¹⁴⁷⁾.

Второй шаг касался узаконенных перерывов для еды. Послу­шаем, что говорят фабричные инспектора:

“Со времени ограничения рабочего дня десятью часами фабрикаты утверж­дают, хотя на практике они еще и не проводят до конца свои взгляды, что они в до-статочной мере исполняют предписание закона, если при работе, например, от 9 ча-сов утра до 7 часов вечера, они дают на еду один час до 9 часов утра и   1/2 часа после 7 часов вечера, предоставляя, таким образом, рабочим 1¹/2 часа на принятие пиши. В некоторых случаях они предоставляют теперь полчаса или целый час на обед,

¹⁴⁷⁾   “Reports ptc. for 3ist October 1848., p.  133. 134.

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                              267

но, в то же время, настаивают на том, что они вовсе не обязаны включать какую бы то ни было часть этих 1¹/₂ часов в десятичасовой рабочий день” ¹⁴⁸⁾.

Таким образом, господа фабриканты утверждали, будто педан­тично точные постановления акта 1844 г. относительно времени, предназначенного для еды, дают рабочим только разрешение есть и пить до своего прихода на фабрику и после ухода с нее, т. е. у себя дома! А почему бы рабочим и не обедать до 9 часов утра? Однако королевские юристы решили, что предписанное законом время на еду

“должно даваться в перерывы действительного рабочего дня и что противоза­конно заставлять работать без перерыва 10 часов подряд, с 9 часов утра до 7 часов вечера” ¹⁴⁹⁾.

После этих благодушных демонстраций капитал в виде подго­товки к бунту сделал шаг, который соответствовал букве закона 1844 г. и, следовательно, был легален.

Конечно, закон 1844 г. воспрещал использовать на работе после 1 часа дня тех детей 8 — 13 лет, которые работали до 12 часов дня. Но он нисколько не регулировал 6¹/₂-часовой труд детей, рабочее время которых начиналось в 12 часов или позже! Поэтому восьми­летние дети, приступившие к работе в 12 часов дня, могли приме­няться от 12 до 1 часа, что составляет 1 час, от 2 часов до 4 часов пополудни, что составляет 2 часа, и от 5 до 8¹/₂ часов вечера, что составляет 3¹/₂ часа, итого законных 6¹/₂ часов! Или еще лучше. Чтобы приурочить применение труда детей к труду взрослых рабо­чих-мужчин, работавших до 8¹/₂ часов вечера, фабрикантам стоило только не давать детям работы до 2 часов пополудни, а затем дер­жать их на фабрике без всяких перерывов до 8¹/₂ часов вечера!

“А теперь уже прямо признается, что в последнее время, вследствие алчного стремления фабрикантов держать машины в ходу дольше 10 часов в сутки, в Англии установилась практика заставлять 8—13-летних детей обоего пола работать, по уходе всех подростков и женщин, с одними взрослыми мужчинами до 8¹/₂ часов вечера” ¹⁵⁰⁾.

Рабочие и фабричные инспектора протестовали по гигиениче­ским и моральным соображениям. Но капитал отвечал:

“На голову мою мои поступки

Пусть падают. Я требую суда

Законного, — я требую уплаты

По векселю” ¹⁰².

В самом деле, по статистическим данным, представленным в палату общин 26 июля 1850 г., на 15 июля 1850 г. 3742 ребенка на 257 фабриках, несмотря на все протесты, подвергались этой “прак­тике” ¹⁵¹⁾. Но и этого мало! Рысий глаз капитала открыл, что акт

¹⁴⁸⁾ “Reports etc. for 30th April 1848”, p. 47.

¹⁴⁹⁾     Reports etc. for 31st October 1848”, p. 130  

¹⁵⁰⁾   Там же, стр. 142.

¹⁵¹⁾   “Reports etc. for 31st October 1850”, p. 5, 6.

268                                              

1844 г. не разрешает пятичасовой работы в дообеденное время без перерыва для отдыха, продолжающегося, по крайней мере, 30 минут, но не предписывает ничего подобного относительно послеобеденной работы. Поэтому он потребовал и добился удовольствия заставлять восьмилетних детей-рабочих не только надрываться над работой, но и голодать непрерывно от 2 часов пополудни до 8¹/₂ часов вечера!

“Да, грудь его; так сказано в расписке!” ^{152) 103}

Эта достойная Шейлока приверженность букве закона 1844 г., поскольку он регулирует труд детей, должна была, однако, просто подготовить открытый бунт против этого же самого закона, по­скольку он регулирует труд “подростков и женщин”. Необходимо напомнить, что уничтожение “неправильной Relaissystem” состав­ляет главную цель и главное содержание этого закона. Фабриканты открыли свой бунт простым заявлением, что пункты акта 1844 г., воспрещающие произвольное использование рабочей силы подрост­ков и женщин в произвольные короткие промежутки пятнадцатича­сового фабричного дня, были

“сравнительно безвредными (comparatively harmless) до тех пор, пока рабочее время было ограничено 12 часами. При законе о десятичасовом рабочем дне они являются невыносимой несправедливостью (hardship)” ¹⁵³⁾.

Поэтому они самым хладнокровным образом объявили инспек­торам, что не будут считаться с буквой закона, и намерены ввести старую систему собственной властью ¹⁵⁴⁾. Это будет, мол, в интере­сах самих же рабочих, сбитых с толку дурными советами, так как

“даст возможность платить им более высокую заработную плату”. “Это — един­ственное средство сохранить при десятичасовом законе промышленное преоблада­ние Великобритании” ¹⁵⁵⁾. “Возможно, что при системе смен несколько затрудни­тельно обнаруживать нарушения закона, но что ж из того? (what of that?) Неужели позволительно относиться к великим промышленным интересам этой страны как к второстепенному делу ради того лишь, чтобы несколько облегчить хлопоты (some little trouble) фабричных инспекторов и их помощников?” ¹⁵⁶⁾.

Все эти уловки, конечно, нисколько не помогли. Фабричные инспектора начали возбуждать судебные преследования. Но вскоре

¹⁵²⁾ Природа капитала одна и та же как в неразвитых, так и в развитых его формах. В своде законов, который незадолго до начала Гражданской войны в Америке был навязан господством рабовладельцев на территории Нью-Мексико, говорится: “Рабочий, раз капи­талист купил его рабочую силу, есть его (капиталиста) деньги” (“The labourer is his (the capitalist's) money”). To же воззрение было ходячим у римских патрициев. Деньги, ссужен­ные ими должнику-плебею, превращаются посредством жизненных средств в мясо и кровь должника. Поэтому это “мясо и кровь” были их “деньгами”. Отсюда шейлоковский закон 10 таблиц  ¹¹⁰! Гипотеза Лснге ¹¹¹,  будто кредиторы-патриции устраивали время от времени по ту сторону Тибра праздничные пиршества, на которых подавалось вареное мясо долж­ников, остается столь же недоказанной, как гипотеза Даумера о христианском причастии ¹¹².

¹⁵³⁾   “Reports etc. for 31st October 1848”, p. 133.

¹⁵⁴⁾  Среди других это же заявил и филантроп Ашуорт в квакерски отвратительном письме к Леонарду Хорнеру  (“Reports etc. April 1849”, p. 4.

¹⁵⁵⁾   “Reports etc. for 31st   October 1848”, p. 138.

¹⁵⁶⁾  Там же, стр. 140.

ГЛАВА VIII. - РАБОЧИЙ ДЕНЬ                                                                                                  269

на министра внутренних дел сэра Джорджа Грея обрушилась такая туча петиций фабрикантов, что в циркуляре от 5 августа 1848 г. он рекомендовал инспекторам

“в общем не преследовать нарушений буквы акта, пока не будет доказано, что Relaissystem злоупотребляют таким образом, что подростки и женщины принуж­даются работать более 10 часов”.

После этого фабричный инспектор Дж. Стюарт разрешил так  называемую систему смен в течение пятнадцатичасового фабрич­ного дня для всей Шотландии, где она вскоре расцвела по-прежне­му. Английские фабричные инспектора, напротив, заявили, что ми­нистру не принадлежит диктаторская власть приостанавливать действие законов, и продолжали судебную процедуру против proslavery rebels [бунтовщиков в защиту рабства].

Но что пользы в привлечении к суду, раз суды, county magistra­tes ¹⁵⁷⁾, выносили оправдательные приговоры? В этих судах заседали господа фабриканты, чтобы судить самих же себя. Приведем при­мер. Некий Эскригге, от бумагопрядильной фирмы Кершо, Лиз и К°, представил фабричному инспектору своего округа схему Re­laissystem. предназначенную для его фабрики. Получив отказ, он сначала не предпринимал никаких дальнейших шагов. Несколько месяцев спустя некий индивидуум по имени Робинзон, тоже бума-гопрядильщик, которому Эскригге был если не Пятницей, то во всяком случае, родственником, предстал перед местным судом в Стокпорте, обвиняемый в том, что ввел у себя систему смен, тожде­ственную той, которую придумал Эскригге. Заседало четверо судей, в том числе 3 бумагопрядильщика, все с тем же непременным Эскригге во главе. Эскригге оправдал Робинзона и заявил, что законное для Робинзона является справедливым и для Эскригге. Опираясь на свое собственное решение, получившее силу закона, он тотчас же ввел эту систему и на своей собственной фабрике ¹⁵⁸⁾. Конечно, уже самый состав этих судов являлся открытым наруше­нием закона ¹⁵⁹⁾.

“Такого рода судебные фарсы”, — восклицает инспектор Хауэлл, — “вопиют о необходимости положить этому конец... одно из двух: или приспособьте закон к этим приговорам, или же предоставьте выносить решения менее порочному трибу­налу, который свои решения сообразует с законом... во всех таких случаях. При­ходится страстно желать, чтобы должность судьи была платная!” ¹⁶⁰⁾.

¹⁵⁷⁾  Эти “county magistrates”, “great unpaid” [“великие неоплачиваемые”], как их называет У. Коббет, являются бесплатными мировыми судьями, которых набирают из по­четных лиц графств. В действительности они образуют поместные суды господствующих классов.