О соглашении коло с октябристско-третьеиюньским большинством впервые, как памятно, заявил в Москве Гучков. Утописты-де стали на почву реальной политики, и в этом его, Гучкова, заслуга. Встревоженные кадеты высоко подняли головы и широко раскрыли глаза. "Неужели?" На их запросы лидеры коло ответили смущенным и нелепым запирательством. Соглашение? Ничего подобного! Просто ряд случайных совпадений. Возможно, конечно, что такие "совпадения" будут случаться и впредь, но - honni soit qui mal y pense*... Тогда г. Гучков, якобы в целях опровержения так называемых "ложных слухов", а на самом деле для того, чтобы наступить польским депутатам октябристским сапогом на хвост и таким образом отрезать им все пути отступления, письмом в "Нов. Вр." не только подтвердил все (уже, впрочем, не нуждавшиеся в подтверждении) слухи о сделке, но и назвал одно из ее главных условий: введение городского и земского самоуправления в Польше и ограничение еврейского представительства в польских городах.
/* "Да будет стыдно тому, кто об этом дурно думает!"
Все это казалось невероятным. С еще не остывшим "нелегальным" прошлым, с традициями борьбы за независимость Польши - неужели эта партия может превратиться в опору гучковщины? Добродушные идеалисты недоумевали, простецы во всей метаморфозе видели одно недоразумение.
А поразительные "совпадения" голосований шли своим чередом. Когда октябристы и правые, напуганные отзывчивостью "своих" крестьян на аргументы думской левой, решили надеть на нее намордник десятиминутного ограничения, они нашли в своем распоряжении голоса коло. Люди г. Дмовского голосовали не только за закон 9 ноября, но и за удаление "неблагонадежных" элементов (в том числе, надо думать, и распропагандированных народовцами сторонников польской автономии?) из рядов армии. Они же дали своими голосами перевес октябристской формуле по поводу запроса о провокации охранных отделений...
Когда "совпадения" стали слишком скандальными, политики коло изобрели объяснительную формулу: мы здесь не представители польского народа, заявили они журналистам, а только ходатаи за его элементарнейшие права. В третьей Думе не место для программных заявлений: наши голосования диктуются соображениями тактики.
Ссылать в область тактики измену собственной программе - прием старый, как политические измены. Народовцы не изобрели ничего нового.
- Вы ходатаи? - возражали им укоризненно, - но одобрят ли ваши избиратели путь ходатайств? И если этот путь действительно ведет к завоеваниям, не лучше ли вам в таком случае посторониться и уступить свое место угодовцам*211, у которых нет за спиною груза радикально-националистических традиций?
Но оказалось, что слагать мандаты нет надобности, так как избиратели или, по крайней мере, выборщики аплодисментами встретили "ходатаев", которых они недавно еще провожали "борцами". И великий перелом в политике коло ознаменовался лишь тем, что г. Дмовский на время ушел со сцены и забрался в суфлерскую будку.
На первый взгляд положение стало еще более загадочным. Можно еще представить себе, что группа депутатов, - запутавшись в петлях собственной дипломатии, - оказалась вынужденной бить по лицу собственное прошлое и становиться на запятки к тем, кого она еще вчера объявляла своими непримиримыми врагами. Но избиратели, но широкие круги народовой демократии? Они не только не протестуют, но, наоборот, упрашивают г. Дмовского и впредь вести корабль "коло" от измены к измене. Что это: молчаливое соглашение? тактический заговор? Где речь идет о широких общественных кругах, там такие объяснения вздорны. Нужно брать факт, как он есть: избиратели проделали ту же эволюцию, что и избранники.
Политики коло утверждают, что в первых двух Думах они выступали, как народные представители, в третьей - как ходатаи. Но это самообман или - неправда. В действительности происходило как раз наоборот. Нет ничего легче, как доказать это.
Народовцы - партия польской земельной и промышленной буржуазии. По своему классовому облику они ближе всего к октябристам. Национальный радикализм всегда был только оболочкой их социального консерватизма. Представители консервативного капитала, клерикалы и антисемиты у себя дома, они в Таврическом дворце выступают с гримом демократической оппозиции на лице. Во второй Думе они даже требуют для себя мест на крайней левой. В центре всеобщего внимания стояла в то время радикальная аграрная реформа. Народовцы были ей глубоко враждебны, но считали возможным делать гримасу симпатии. "Мы можем, - говорил в первой Думе г. Парчевский, - не разделять эти взгляды (на общинное землевладение, принудительное отчуждение, национализацию и пр.), но мы должны уважать их, потому что они обоснованы всей народной жизнью" (Стеногр. отч., стр. 980). "Мы должны уважать их" - в применении к коренной России. Что касается социальных отношений Польши, то мы требуем от вас одного: автономии. В пределах автономной Польши мы устроимся сами. Таков был смысл поведения народовских депутатов в первых двух Думах. Насилуя свою консервативную природу, они симулировали радикальную оппозицию, ходатайствуя, в свою очередь, о невмешательстве в имущественные отношения Польши. Они действовали, как искусные посланники (или ходатаи) Польши, т.-е. ее имущих классов, отнюдь не как ответственные члены представительного учреждения "Великой России". В этом последнем виде они получили возможность выступить только в Думе 3 июня. Русская демократия не сумела обеспечить за ними автономию, - народовцы сочли поэтому своевременным сбросить с себя радикально-национальную оболочку, и всю свою социальную реакционность, которая должна была развернуться лишь в стенах польского сейма, им пришлось перевести на язык законодательства третьей Думы.
- Мы должны уважать общину, - говорил оратор народовцев первого призыва, - ибо она обоснована всей народной жизнью.
А народовцы третьего призыва, не задумавшись, голосовали за закон 9 ноября. Свое "уважение" к народной жизни они запечатлели принятием первой статьи закона, автоматически упраздняющей десятки тысяч общин.
В первой Думе они были польскими ходатаями, которым нет дела до аграрных порядков на русском черноземе. В третьей Думе они уже депутаты - государственники, которые совместно с "коренными" людьми 3 июня расчищают общегосударственный рынок для русского и польского капитала.
Если, таким образом, "метаморфоза" народовцев не заключает в себе ничего неожиданного, то это еще не делает ее, однако, более привлекательной. Не идеология управляет поведением партий, а социальные интересы. Но и идеология имеет свои права. Даже политическая эстетика не может быть безнаказанно игнорируема. Ликвидировать стеснительные традиции нужно в разумной постепенности и с соблюдением... приличий. Иначе легко продешевить. Ибо чрезмерная поспешность редко вызывает полноценную благодарность.
"Киевская Мысль" N 39,
8 февраля 1909 года.
*211 Угодовцы - польские национал-демократы, сторонники сотрудничества Польши с Россией. Основная идея угодовцев заключалась в том, что поляки должны отказаться от стремления к политической самостоятельности и от всякого национализма, чтобы завоевать доверие русского правительства и тем самым создать возможность культурного развития Польши. Во время русско-японской войны угодовцы провозглашали общность интересов Польши и России на Дальнем Востоке и усердно помогали царскому правительству в собирании денежных средств на войну. В эпоху "весны" по их инициативе правительству была подана так называемая "записка двадцати трех", заявлявшая о необходимости дать Польше самоуправление и свободу языка и вероисповедания. В январе 1905 г. угодовцы объединились в партию "реальной политики" на основе следующей программы:
1. всероссийское народное представительство, избранное по образцу западного парламента;
2. местное самоуправление и польский сейм, как административный орган;
3. равноправие наций и вероисповеданий;
4. введение польского языка в школе и в делопроизводстве.
Однако могучий рост революционного движения скоро обнаружил подлинную природу партии "реальной политики", все более сближая ее с правительством и реакционными кругами. Органы партии, "Край" и "Слово", всячески травили революционных рабочих и крестьян и в 1906 г. открыто подняли вопрос о практической помощи самодержавному правительству в его борьбе с революцией.
В первую и вторую Думы партия "реальной политики" провела только двух депутатов, вступивших в польское "коло" и не игравших в нем никакой роли. В Государственном Совете "реальные политики" стояли близко к октябристам.