Давая политическую оценку ростовских событий, наша газета, между прочим, писала: "Впрочем, соц.-рев. дело представляется, вероятно, в ином свете, и, с их точки зрения, было бы, должно быть, "целесообразнее", если бы шестеро убитых в Ростове товарищей отдали свою жизнь на покушения против тех или иных полицейских извергов?" По поводу этих слов "Рев. Рос." делает попытку обварить читателя лавой клокочущего благородства: "Трудно себе представить, чтобы после только что разгромленного, подавленного движения, над свежеусыпанными могилами погибших борцов, над их пролитой и едва успевшей высохнуть кровью революционеры двух фракций могли поднимать между собою спор о том, в каком виде они предпочли бы смерть своих товарищей. Такие кощунственные (как я благороден!) пререкания - если бы они были возможны - свидетельствовали бы о том, что в сектантском ослеплении люди способны забыть, до какой степени является для них драгоценной эта кровь, святыми - эти жертвы, серьезными и подавляюще трагичными - эти события... Что за извращенное, что за изумительное представление о революционерах!" (N 15).
Свежеусыпанные могилы... кровь... кощунство... трупы... жертвы... сектантское ослепление... а над всем этим - сверкающие молнии "внефракционного" благородства. Благочестивый читатель ослеплен и оглушен, и в результате - вопрос благополучно эскамотирован.
А вопрос, между тем, требует категорического ответа. В N 12 "Рев. Рос." мы читали, что невооруженные демонстрации в будущем вряд ли могут оказывать то же воодушевляющее, бодрящее действие... Нарастает опасность, что они иногда окажут "деморализующее действие". Но к массовому вооруженному отпору мы еще не готовы, - рассуждала далее "Рев. Рос.", - остается террор, сколько бы против него ни восставали "противники решительных способов действия". Конечно, террор стоит жертв. "Но вот, во время одной только Батумской рабочей демонстрации перебито около тридцати человек из безоружной толпы. Мирная демонстрация во время Обуховской забастовки также оканчивается побоищем, льется кровь". Пора перестать быть "только наковальней, миссия которой - принимать удары молота", пора отвечать на удары по массе... револьверными выстрелами (не всегда, как известно, попадающими в цель).
Логика истинно-революционных событий, разыгравшихся в Ростове, сдунула, как карточный домик, хрупкую террористическую логику "Р. Р.". Значение ростовских дней неоценимо, между прочим, потому, что при их свете террористические акты должны были получить настоящую неромантическую оценку... Мы предложили нашим противникам, сторонникам "решительных способов действий", приложить соображения, развитые в N 12, к конкретному факту, - и решить: не лучше ли было бы для дела теперь, когда вооруженная демонстрация в Ростове была еще невозможной, чтобы шесть погибших товарищей сложили свою жизнь в шести террористических актах. "Коли смерть, так уже лучше смерть с оружием в руках, смерть, которая обходится недешево и врагу" ("Р. Р.").
И в ответ - шумный поток неотразимо-благородных слов. Конечно, господа, вы благородны. Конечно, вы выше "минутных расчетов междуфракционной борьбы", но неужели же это лишало нас права надеяться, что великий наглядный урок ростовских событий внушит вам истинно-революционный ответ на вопрос: "Как отвечать на правительственные зверства?" (заглавие цитированной статьи в N 12 "Р. Р."), - подготовлением ли массового отпора, или же символизацией революции при помощи отдельных ударов? Вы находите, что "ростовские события слишком сложны, чтобы избрать их поводом для сведения счетов с другими фракциями". Что значит эта банальная увертка? Ростовские события сложны, ростовские события важны, - их нужно понять, их нужно оценить. Но оценка зависит от классовой точки зрения, понимание зависит от доктрины. Где же еще место "для сведения счетов" с революционным авантюризмом, с принципиальной беспринципностью, как не здесь, в оценке этих сложных и важных событий?
Вам не нравится наша соц.-дем. оценка? Это понятно, если принять во внимание вашу собственную "демократическую" природу. Давайте нам вашу оценку. Разбивайте нашу. Это будет полезной борьбой взглядов. Но это прятание головы в песок "объединительства"; но эта эквилибристика со словом "фракция"; но это стремление прикрыть плющом фразеологии коренные разногласия по вопросам программы и техники, - что, кроме вящей путаницы, может произвести подобная "тактика"?
Да и сами вы, при всей вашей "внефракционной" добродетели, не удерживаетесь ведь от "кощунственных пререканий" по поводу ростовских событий. И хорошо делаете, что не удерживаетесь. Желая противопоставить свою тактику тактике соц.-демократической, вы договариваетесь в той же статье до крайне поучительных вещей. "В Ростове, - рассказываете вы, - образовался было небольшой кружок, пытавшийся самостоятельно вмешаться в стачку и выпустивший прокламацию за подписью "группы соц.-рев.". Как ни мимолетна была эта попытка, - говорите вы, - но и в ней все-таки обнаружилась одна характерная особенность всех людей и кружков, тяготеющих... к социально-революционному течению. Это - стремление не идти в хвосте событий, а толкать их вперед, требование смелой революционной инициативы" и пр. и пр.
Образовался было кружок... попробовал вмешаться... но попытка оказалась мимолетной. Это, действительно, довольно "характерная особенность"! Когда идет систематическая работа революционизирования масс - соц.-демократия одинока. Но как только поднятая ею общественная температура дает место революционной "мимолетности", - появляется группа соц.-революционеров и пытается "самостоятельно вмешаться". Эта характеристика, данная соц.-рев. публицистом, поистине превосходна. Она полна глубокого значения. В нескольких строках с самоубийственной ясностью вскрыт исторический "смысл" возникновения всей партии соц.-рев.
В течение целого ряда лет соц.-дем. в полном одиночестве разрыхляла общественную почву, внося революционные идеи в рабочие кварталы, под громом насмешек и издевательств всего так наз. прогрессивного общества. Доктринеры, догматики, фанатики, фаталисты, социал-буржуа... целая свита таких эпитетов сопровождала русских "учеников". Эти эпитеты фабриковались отставными вождями и пророками, с которыми г.г. соц.-рев. состоят в несомненном духовном родстве. И что же? Все формы оппозиционной и революционной борьбы, свидетелями которых мы были в последние годы, являются производными или отраженными эпизодами основного революционного процесса: политического пробуждения рабочего класса. Через его посредство соц.-демократия вызвала студентов на улицу. Крестьянство, поскольку в его бунтах имеются зародыши политической идеи, восприняло их от революционизированного соц.-дем. пролетариата. Она же оживила эту бедную земскую оппозицию, подарив ей под конец в качестве вождя экс-социалиста, воспитанного на марксизме. И, наконец, - это не парадокс - сама партия соц.-рев. обязана соц.-демократии своим существованием.
Эмансипированные от революционной доктрины, лишенные классовой силы, соц.-рев. не способны на самостоятельную революционную роль. Все, на что они уполномочены своей природой, - это "мимолетная попытка" "самостоятельно вмешаться" в ход событий, не ими вызванный, с их работой не связанный. Они хотят сразу "сорвать банк". Это вполне естественное желание для беспринципной политически-нервной группы интеллигентов. Сегодня, после ростовских событий, она говорит о необходимости знать, где лежит оружие, где расположены войска, дабы, "воспользовавшись стачкой, овладеть городом", а завтра, когда попытка овладеть городом окажется неудачной, она будет призывать нас ("пока") к террористическим экзерсисам. Ва-банк! Это называется "требованием смелой революционной инициативы", "стремлением не идти в хвосте событий, а толкать их вперед!" От кого вы требуете "революционной инициативы"? Проявите ее! Какие события вы толкали вперед? Мы не знаем таких событий! Весь ваш революционизм есть оборотная сторона оппортунизма. Вся ваша тактика - полное отсутствие революционной инициативы и беспомощное, рабье заигрыванье с революционным моментом...
"Искра" N 33,
1 февраля 1903 г.