Оглавление тома "Наша первая революция, часть 2"

Л. Троцкий.
КРАСНЫЙ ФЛОТ

"Революция, - писал в конце ноября старик Суворин, заслуженная рептилия русской бюрократии, - дает необыкновенный подъем человеку и приобретает множество самых преданных фанатиков, готовых жертвовать своей жизнью. Борьба с нею потому и трудна, что на ее стороне много пыла, отваги, искреннего красноречия и горячих увлечений. Чем сильнее враг, тем она решительнее и мужественнее, и всякая победа ее привлекает к ней множество поклонников. Кто этого не знает, кто не знает, что она привлекательна, как красивая и страстная женщина, широко расставляющая свои объятия и жадно целующая воспаленными устами, тот не бывал молод".

Дух мятежа носился над русской землею. Какой-то огромный и таинственный процесс совершался в бесчисленных сердцах: разрывались узы страха; личность, едва успев сознать себя, растворялась в массе, масса растворялась в порыве. Освободившись от унаследованных страхов и воображаемых препятствий, масса не хотела и не могла видеть препятствий действительных. В этом была ее слабость и в этом была ее сила. Она неслась вперед, как морской вал, гонимый бурей. Каждый день поднимал на ноги новые слои и рождал новые возможности. Точно кто-то гигантским пестом размешивал социальную квашню до самого дна. В то время как либеральные чиновники кроили и перекраивали еще не ношенный халат Булыгинской Думы, страна не знала ни минуты покоя. Стачки рабочих, непрерывные митинги, уличные шествия, разгромы имений, забастовки полицейских и дворников и, наконец, волнения и восстания матросов и солдат. Все разложилось и превратилось в хаос. И в то же время в этом хаосе пробуждалась потребность в новом порядке, и кристаллизовались его элементы. Правильно повторяющиеся митинги уже сами по себе вносили организующее начало. Из митингов выделялись депутации, депутации разрастались в представительства. Но как стихийное возмущение обгоняло работу политического сознания, так потребность в действии далеко оставляла позади себя лихорадочное организационное творчество.

В этом слабость революции - всякой революции, но в этом и ее сила. Кто хочет иметь в революции влияние - должен брать ее целиком. Те глубокие тактики, которые думают поступать с революцией, как со спаржей, по произволу отделяя питательную часть от негодной, обречены на бесплодную роль резонеров. Так как ни одно революционное событие не создает "рациональных" условий для применения их "рациональной" тактики, то они фатально оказываются вне и позади всех событий. И, в конце концов, им не остается ничего другого, как повторить слова Фигаро: "Увы, - у нас не будет другого представления, которым мы могли бы загладить неудачи первого"...

Мы не ставим себе целью ни описать, ни даже перечислить все события 1905 года. Мы даем самый общий очерк хода революции и притом - если позволено будет так выразиться - в петербургском масштабе, хотя и под общегосударственным углом зрения. Но и в тех рамках, в каких мы ведем наш рассказ, мы не можем оставить в стороне одно из крупнейших - между октябрьской стачкой и декабрьскими баррикадами - событий великого года: военное восстание в Севастополе. Оно началось 11 ноября, а 17-го адмирал Чухнин уже доносил царю: "Военная буря затихла, революционная - нет".

В Севастополе традиции "Потемкина" не умирали. Чухнин жестоко расправился с матросами красного броненосца: четырех расстрелял, двух повесил, несколько десятков отправил на каторжные работы и, наконец, самого "Потемкина" переименовал в "Пантелеймона". Но, никого не терроризовав, он только поднял мятежное настроение флота. Октябрьская стачка открыла эпопею колоссальных уличных митингов, на которых матросы и пехотные солдаты были не только постоянными участниками, но и ораторами. Матросский оркестр играл марсельезу во главе революционной демонстрации. Словом, господствовала полная "деморализация". Запрещение военным присутствовать на народных собраниях создало специально-военные митинги во дворах флотских экипажей и в казармах. Офицеры не осмеливались протестовать, и двери казарм были днем и ночью открыты для представителей севастопольского комитета нашей партии. Ему приходилось непрерывно бороться с нетерпением матросов, требовавших "дела". Невдалеке плававший "Прут", превращенный в каторжную тюрьму, постоянно напоминал, что тут же, в нескольких шагах, томятся за участие в потемкинском деле жертвы июньского восстания. Новый экипаж "Потемкина" заявлял о своей готовности вести броненосец к Батуму для поддержки кавказского восстания. Рядом с ним по боевой готовности стоял недавно отстроенный крейсер "Очаков". Но социал-демократическая организация настаивала на выжидательной тактике: создать совет матросских и солдатских депутатов, связать его с организацией рабочих и поддержать надвигающуюся политическую забастовку пролетариата восстанием флота. Революционная организация матросов приняла этот план. Но события обогнали его.

Сходки учащались и расширялись. Они были перенесены на площадь, отделяющую матросские экипажи от казарм пехотного Брестского полка. Так как военных не пускали на митинги рабочих, то рабочие стали массами приходить на митинги солдат. Собирались десятки тысяч. Идея совместных действий принималась восторженно. Передовые роты выбирали депутатов. Военное начальство решило принять меры. Попытки офицеров выступать на митингах с "патриотическими" речами дали весьма печальные результаты. Изощренные в дискуссиях матросы обращали свое начальство в позорное бегство. Тогда постановлено было запретить митинги вообще. 11 ноября у ворот экипажей была поставлена с утра боевая рота. Контр-адмирал Писаревский во всеуслышание обратился к ней: "Никого не пропускать из казарм. В случае неповиновения - стрелять". Из роты, которой был отдан этот приказ, выделился матрос Петров, на глазах у всех зарядил винтовку и одним выстрелом убил подполковника Брестского полка Штейна, другим - ранил Писаревского. Раздалось приказание офицера: "Арестовать его". Никто ни с места. Петров бросил винтовку. "Чего же вы стоите? Берите меня". Петрова арестовали. Сбежавшиеся со всех сторон матросы требовали его освобождения, заявляя, что берут его на поруки. Возбуждение достигло высшего предела.

- Петров, ты нечаянно выстрелил? - допрашивал его офицер, ища выхода.

- Какое нечаянно? Отделился, зарядил, прицелился. Разве это нечаянно?

- Команда требует твоего освобождения...

И Петров был освобожден. Матросы порывались немедленно открыть действия. Все дежурные офицеры были арестованы, обезоружены и отправлены в канцелярию. В конце концов, решили под влиянием социал-демократического оратора ждать утреннего совещания депутатов. Матросские представители, около 40 человек, заседали всю ночь. Решили выпустить из-под ареста офицеров, но не пускать их более в казармы. Службы, которые матросы считали необходимыми, они постановили нести и впредь. Решено было отправиться парадным шествием, с музыкой, к казармам пехотных полков, чтоб привлечь солдат к движению. Утром явилась депутация рабочих для совещания. Через несколько часов стал уже весь порт; железные дороги также прекратили движение. События надвигались. "Внутри экипажей, - гласят официозные телеграммы, относящиеся к этому моменту, - порядок образцовый. Поведение матросов весьма корректное. Пьяных нет". Все матросы распределены по ротам, без оружия. Вооружена только рота, оставшаяся для охраны экипажей от внезапного нападения. Командиром ее был выбран Петров.

Часть матросов, под руководством двух социал-демократических ораторов, отправилась в соседние казармы Брестского полка. Настроение среди солдат было гораздо менее решительное. Только под сильным давлением матросов решено было обезоружить офицеров и удалить из казарм. Офицеры Мукдена без всякого сопротивления отдавали свои шашки и револьверы и со словами: "мы без оружия, вы нас не тронете" - покорно проходили сквозь строй нижних чинов. Но уже в самом начале солдаты начали колебаться. По их требованию в казармах оставили нескольких дежурных офицеров. Это обстоятельство имело на дальнейший ход событий огромное влияние.

Солдаты начали строиться в ряды, чтобы вместе с матросами отправиться через весь город к казармам Белостокского полка. При этом солдаты ревниво следили за тем, чтоб "вольные" не смешивались с ними, а шли отдельно. В разгар этих приготовлений к казармам подъезжает в своем экипаже комендант крепости Неплюев с начальником дивизии генералом Седельниковым. К коменданту обращаются с требованием убрать с Исторического бульвара пулеметы, выставленные там с утра. Неплюев отвечает, что это зависит не от него, а от Чухнина. Тогда от него требуют честного слова, что он, как комендант крепости, прибегать к действию пулеметов не станет. У генерала хватило мужества отказаться. Решено разоружить его и арестовать. Он отказывается выдать оружие, а солдаты не решаются употребить насилие. Пришлось нескольким матросам вскочить в карету и отвезти генералов к себе, в экипаж. Там их немедленно разоружили sans phrases (без лишних разговоров) и отвели в канцелярию под арест. Позже их, впрочем, освободили.

Солдаты с музыкой выступили из казарм. Матросы в строгом порядке вышли из экипажей. На площади уже ждали массы рабочих. Какой момент! Восторженная встреча. Жмут друг другу руки, обнимаются. В воздухе стоит гул братских приветствий. Клянутся поддерживать друг друга до конца. Выстроились и в полном порядке отправились на другой конец города - к казармам Белостокского полка. Солдаты и матросы несли георгиевские знамена, рабочие - социал-демократические. "Демонстранты, - доносит официозное агентство, - устроили шествие по городу в образцовом порядке, с оркестром музыки впереди и красными флагами". Идти приходилось мимо Исторического бульвара, где стояли пулеметы. Матросы обращаются к пулеметной роте с призывом - убрать пулеметы. И предложение исполнено. Впоследствии, однако, пулеметы снова появились. "Вооруженные роты Белостокского полка, - сообщает агентство, - бывшие при офицерах, взяли на караул и пропустили мимо себя демонстрантов". У казарм Белостокского полка устроили грандиозный митинг. Полного успеха, однако, не имели; солдаты колебались: часть объявляла себя солидарной с матросами, другая часть обещала только не стрелять. В конце концов, офицерам удалось даже увести Белостокский полк из казарм. Процессия только к вечеру вернулась к экипажам.

В это время на "Потемкине" было выброшено социал-демократическое знамя. На "Ростиславе" ответили сигналом: "вижу ясно". Другие суда промолчали. Реакционная часть матросов протестовала против того, что революционное знамя висит выше андреевского. Красное знамя пришлось снять. Положение все еще не определилось. Но назад уже не было возврата.

В канцелярии экипажей постоянно заседала комиссия, состоявшая из матросов и солдат, делегированных от разных родов оружия, в том числе от семи судов, и из нескольких представителей социал-демократической организации, приглашенных делегатами. Постоянным председателем был выбран социал-демократ. Сюда стекались все сведения и отсюда исходили все решения. Здесь же были выработаны специальные требования матросов и солдат и присоединены к требованиям общеполитического характера. Для широкой массы эти чисто казарменные требования стояли на первом месте. Комиссию больше всего беспокоил недостаток в боевых снарядах. Винтовок было достаточно, но патронов к ним - очень мало. Со времени потемкинской истории боевые припасы хранились втайне. "Сильно чувствовалось также, - пишет активный участник событий, - отсутствие какого-нибудь руководителя, хорошо знающего военное дело".

Депутатская комиссия энергично настаивала на том, чтобы команды обезоруживали своих офицеров и удаляли с судов и из казарм. Это была необходимая мера. Офицеры Брестского полка, оставшиеся в казармах, внесли полное разложение в среду солдат. Они повели деятельную агитацию против матросов, против "вольных" и "жидов", и дополнили ее воздействием алкоголя. Ночью под их руководством солдаты постыдно бежали в лагери - не через ворота, у которых дежурила революционная боевая рота, а чрез проломленную стену. К утру они снова вернулись в казармы, но активного участия в борьбе больше не принимали. Нерешительность Брестского полка не могла не отразиться на настроении матросских экипажей. Но на следующий день опять засветило солнце успеха: к восстанию присоединились саперы. Они явились в экипажи в стройном порядке и с оружием в руках. Их приняли восторженно и поместили в казармах. Настроение поднялось и окрепло. Отовсюду являлись депутации: крепостная артиллерия, Белостокский полк и пограничная стража обещали "не стрелять". Не полагаясь больше на местные полки, начальство начало стягивать войска из соседних городов: Симферополя, Одессы, Феодосии. Среди прибывших велась активная и успешная революционная агитация. Сношения комиссии с судами были очень затруднены. Сильно мешало незнание матросами сигнальных знаков. Но и тут было получено заявление полной солидарности со стороны крейсера "Очаков", броненосца "Потемкин", контр-миноносцев "Вольный" и "Заветный"; впоследствии присоединились еще несколько миноносок. Остальные суда колебались и давали все то же обещание "не стрелять". 13-го в экипажи явился флотский офицер с телеграммой: царь требует сложить оружие в 24 часа. Офицера осмеяли и вывели за ворота. Чтобы обезопасить город от возможности погрома, наряжались патрули из матросов. Эта мера сразу успокоила население и завоевала его симпатии. Сами матросы охраняли винные лавки во избежание пьянства. Во все время восстания в городе царил образцовый порядок.

Вечер 13 ноября был решительным моментом в развитии событий: депутатская комиссия пригласила для военного руководства отставного флотского лейтенанта Шмидта*60, завоевавшего большую популярность во время октябрьских митингов. Он мужественно принял приглашение и с этого дня стал во главе движения. К вечеру следующего дня Шмидт перебрался на крейсер "Очаков", где и оставался до последнего момента. Выбросив на "Очакове" адмиральский флаг и дав сигнал: "командую флотом, Шмидт", с расчетом сразу привлечь этим к восстанию всю эскадру, он направил свой крейсер к "Пруту", чтобы освободить потемкинцев. Сопротивления никакого не было оказано. "Очаков" принял матросов-каторжан на свой борт и объехал с ними всю эскадру. Со всех судов раздавалось приветственное "ура". Несколько из судов, в том числе броненосцы "Потемкин" и "Ростислав", подняли красное знамя; на последнем оно, впрочем, развевалось лишь несколько минут.

Взяв на себя руководство восстанием, Шмидт оповестил о своем образе действий следующим заявлением:

"Г-ну Городскому Голове.
 

Мною послана сегодня Государю Императору телеграмма следующего содержания:

"Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от вас, Государь, немедленного созыва Учредительного Собрания и перестает повиноваться вашим министрам.
 

  Командующий флотом гражданин Шмидт".

Из Петербурга прислан телеграфный приказ: подавить восстание. Чухнин заменен прославившимся впоследствии палачом Меллер-Закомельским*61. Город и крепость объявлены на осадном положении; все улицы заняты войсками. Решительный час настал. Восставшие рассчитывали на отказ войск стрелять по своим и на присоединение остальных судов эскадры. На нескольких судах офицеры были действительно арестованы и свезены на "Очаков" в распоряжение Шмидта. Этой мерой надеялись, между прочим, охранить адмиральский крейсер от неприятельского огня. Масса народа толпилась на берегу, ожидая салюта, который должен был возвестить о присоединении эскадры. Но ожидания не сбылись. Усмирители не дали "Очакову" совершить второй объезд судов и открыли огонь. Народ принял первый залп за салют, но вскоре понял, что происходит, и в ужасе бежал с пристани. Открылась пальба со всех сторон. Стреляли с судов, стреляли из орудий крепостной и полевой артиллерии, стреляли пулеметы с Исторического бульвара. Одним из первых залпов на "Очакове" была разрушена электрическая машина. Едва дав шесть выстрелов, "Очаков" вынужден был замолчать и поднять белый флаг. Несмотря на это, обстрел крейсера продолжался, пока на нем не поднялся пожар. Еще хуже вышло с "Потемкиным". Здесь не успели приладить к орудиям ударники и замки и оказались совершенно беспомощны, когда открылась стрельба. Не дав ни одного выстрела, "Потемкин" поднял белый флаг. Береговые матросские экипажи держались дольше всех. Они сдались только тогда, когда не осталось ни одного патрона. Красное знамя развевалось над мятежными казармами до конца. Они были окончательно заняты правительственными войсками около шести часов утра.

Когда прошел первый ужас, возбужденный стрельбой, часть толпы вернулась на берег. "Картина была ужасная, - говорит уже цитированный нами участник восстания. - Под перекрестным орудийным огнем сразу погибло несколько миноносок и шлюпок. Вскоре запылал "Очаков". Спасавшиеся вплавь матросы взывали о помощи. Их продолжали расстреливать в воде. Лодки, направлявшиеся спасать их, подвергались расстрелу. Матросы, подплывавшие к берегу, где стояли войска, тут же приканчивались. Спасались только те, которые попадали к сочувствующей толпе". Шмидт пытался бежать, переодевшись матросом, но был захвачен.

К трем часам ночи была закончена кровавая работа палачей "усмирения". После этого им пришлось преобразиться в палачей "суда".

Победители доносили: "Взятых в плен и арестованных более 2 тысяч человек... Освобождены: 19 офицеров и гражданских лиц, арестованных революционерами; отобрано 4 знамени, денежные ящики и много казенного имущества, патронов, вооружения и снаряжения и 12 пулеметов". Адмирал Чухнин телеграфировал, с своей стороны, в Царское Село: "Военная буря затихла, революционная - нет".

Какой огромный шаг вперед по сравнению с мятежом в Кронштадте! Там - стихийная вспышка, закончившаяся диким разгромом; здесь - планомерно разрастающееся восстание, сознательно ищущее порядка и единства действий.

"В восставшем городе, - писал социал-демократический орган "Начало" в разгар севастопольских событий, - не слышно о подвигах хулиганов и грабителей, а случаи простых краж должны были уменьшиться уже просто потому, что армейские и флотские казнокрады удалились из счастливого города. Вы хотите знать, граждане, что такое демократия, опирающаяся на вооруженное население? Смотрите на Севастополь. Смотрите на республиканский Севастополь, не знающий других, кроме выборных и ответственных властей"...

И все же этот революционный Севастополь продержался лишь четыре-пять дней и сдался, далеко не израсходовав всех ресурсов своей военной силы. Стратегические ошибки? Нерешительность вождей? Нельзя отрицать ни того, ни другого. Но общий исход борьбы определился более глубокими причинами.

Во главе восстания идут матросы. Уже самый род их военной деятельности требует от них большей самостоятельности и находчивости, воспитывает большую независимость, чем сухопутная служба. Антагонизм между рядовыми матросами и замкнутой дворянской кастой морского офицерства еще глубже, чем в пехоте, с ее наполовину плебейским офицерским персоналом. Наконец, позор последней войны, легший главной своей тяжестью на флот, убил в матросе всякое уважение к алчным и трусливым капитанам и адмиралам.

К матросам, как мы видели, наиболее решительно присоединяются саперы. Они являются с оружием и поселяются во флотских казармах. Во всех революционных движениях нашей сухопутной армии мы наблюдаем тот же факт: в первых рядах идут саперы, минеры, артиллеристы, - словом, не серые неграмотные парни, а квалифицированные солдаты, хорошо грамотные и с технической подготовкой. Этому различию умственного уровня соответствует разница социального типа: пехотный солдат - это в подавляющем большинстве своем молодой крестьянин, тогда как инженерные и артиллерийские войска набираются, главным образом, из среды промышленных рабочих.

Мы видим, какую нерешительность проявляют Брестский и Белостокский пехотные полки в течение всех дней восстания. Они решаются удалить всех офицеров. Сперва примыкают к матросам, затем отпадают. Обещают не стрелять, но, в конце концов, совершенно подчиняются влиянию начальства и позорно расстреливают флотские казармы. Такую революционную неустойчивость крестьянской пехоты мы наблюдали впоследствии не раз на Сибирской железной дороге, как и в Свеаборгской крепости.

Но не только в сухопутной армии главную революционную роль играли технически обученные, т.-е. пролетарские ее элементы. То же явление мы наблюдаем и в самом флоте. Кто руководит "мятежами" матросов? Кто поднимает красное знамя на броненосце? Матрос-техник, машинная команда. Промышленные рабочие в матросских блузах, составляющие меньшинство экипажа, владеют им, владея машиной, сердцем броненосца.

Трения между пролетарским меньшинством и крестьянским большинством армии проходят через все наши военные восстания, обессиливая и парализуя их. Рабочие приносят с собой в казарму свои классовые преимущества: интеллигентность, техническую выучку, решительность, способность к сплоченным действиям. Крестьянство приносит свою подавляющую численность. Армия механически преодолевает производственную разрозненность мужика посредством всеобщей воинской повинности, а его главный политический порок - пассивность - превращает в свое незаменимое преимущество. Если крестьянские полки и вовлекаются в революционное движение на почве своих непосредственных казарменных нужд, то они всегда склонны к выжидательной тактике и при первом же решительном натиске врага покидают "мятежников" и позволяют снова впрячь себя в ярмо дисциплины. Отсюда вытекает, что методом военного восстания должно быть решительное наступление - без остановок, порождающих колебание и разброд; но отсюда же видно, что тактика революционного натиска встречает главное препятствие в отсталости и недоверчивой пассивности солдата-мужика.

Это противоречие со всей силой обнаружилось вскоре в разгроме декабрьского восстания, закончившем первую главу русской революции.

"1905".
 


*60 Лейтенант Шмидт, П. П. (1867 - 1905). - Родился в Одессе, в семье морского офицера. Окончив бердянскую гимназию, поступил в морское училище. В молодости на него большое влияние оказали взгляды Н. К. Михайловского. В сентябре 1886 г. Шмидт окончил морское училище, был произведен в чин морского офицера и поступил на службу в торговый флот. Во время русско-японской войны Шмидт был старшим офицером парохода "Иртыш". По возвращении в Россию, в январе 1905 г., был назначен командиром миноносца N 253. С этого времени Шмидт энергично агитирует среди офицерства за подачу петиции царю о необходимости провозглашения реформ. Рост революционного движения толкает Шмидта влево, и он постепенно переходит на более радикальную позицию. Однако до октябрьской забастовки Шмидт все еще упорно верил в мирные пути развития и к начавшемуся в июне 1905 г. восстанию на броненосце "Князь Потемкин" отнесся отрицательно. Всеобщая октябрьская забастовка, заставшая Шмидта в Севастополе, оказала на него большое влияние. 10 октября Шмидт писал: "Остановить движение теперь невозможно даже крупными уступками. Время утеряно. Поздно. Мы стоим накануне грозных дней. Не пройдет и год, как мы провозгласим демократическую республику"... Накануне издания манифеста 17 октября он выступал на многих собраниях интеллигенции, разъясняя значение всеобщей забастовки. 18 октября он участвует в демонстрации в пользу освобождения политических заключенных. Демонстрация была разогнана войсками. 20 октября состоялись похороны жертв, убитых во время демонстраций. На этих похоронах Шмидт произнес свою знаменитую речь, ставшую известной всей России под названием "Клятвы Шмидта". "Клянемся, - говорил Шмидт, - в том, что мы никогда не уступим никому ни одной пяди завоеванных нами человеческих прав". В тот же день Шмидт был арестован. Арест Шмидта вызвал всеобщее возбуждение в Севастополе. В знак протеста против ареста севастопольские рабочие избирают Шмидта пожизненным депутатом Севастопольского Совета Рабочих Депутатов. 3 ноября Шмидт был освобожден. К этому времени среди матросов броненосца "Очаков" начинается революционное брожение, вылившееся вскоре в открытое восстание. Несмотря на то, что к этому восстанию Шмидт относился отрицательно, считая его преждевременным, он все же уступил настоятельным просьбам восставших взять на себя руководство движением и 14 ноября принял командование броненосцем "Очаковым". Вечером того же дня на совещании на "Очакове" было решено предпринять целый ряд наступательных действий как на море, так и в самом Севастополе: захватить суда и арсеналы, арестовать офицеров и т. д. 15 ноября, в 9 час. утра, на "Очакове" был поднят красный флаг и дан сигнал: "Командую флотом. Шмидт". Против восставшего броненосца правительство немедленно открыло военные действия. 15 ноября, в 3 часа дня, завязался морской бой, а в 4 часа 45 мин. царский флот уже одержал полную победу. Шмидт вместе с другими руководителями восстания был арестован. 7 февраля 1906 г. начался суд по делу Шмидта. Процесс продолжался 11 дней. 20 февраля был вынесен приговор, по которому Шмидт и 3 матроса приговаривались к смертной казни. 6 марта, на острове Березани, Шмидт вместе с 3 матросами - Частником, Гладковым и Антоненко - были расстреляны.

*61 Меллер-Закомельский - см. прим. 234 в 1-й части этого тома.


Оглавление тома "Наша первая революция, часть 2"